Святой конунг - [6]

И когда она оставалась одна, отчаяние овладевало ею целиком, черное, как ненастная ночь. Больше всего она думала о Сунниве; бедное, невинное существо, что теперь с ней будет? Бывало, ей вообще не хотелось, чтобы Кальв возвращался домой, она желала ему умереть в дороге. И в то же время она смертельно боялась Божьего наказания за подобные мысли…

Вскоре после отъезда Кальва она снова нашла священника Йона, и он попытался, как мог, утешить ее.

Он сказал ей, что она не сделала ничего плохого, рассказав Кальву правду. Возможно, со временем, когда Кальв обдумает все, для них обоих это будет лучше. Священник Йон полагал, что Кальв стал теперь пилигримом. И в этом случае он наверняка простит ее, получив прощение своих собственных грехов.

Сигрид не очень-то верила в это, так же как и в странствие Кальва в Рим. И если Кальв все-таки простит ее, поможет ли это Сунниве?

Ей следует предоставить все воле Божьей, сказал священник Йон. Но его слова не утешили ее. Как можно не чувствовать отчаяния при мысли о том, что может произойти, когда вернется Кальв? Легко было говорить священнику о том, чтобы предоставить все Божьей воле.

Всякий раз, глядя на Сунниву, она чувствовала, что на глаза ее набегают слезы. И часто, даже во время работы, особенно, когда никто не видел ее, она брала девочку на руки и с силой прижимала к себе.

Это лето было холодным и дождливым. Но однажды после полудня, когда погода была сухой, накануне праздника святой Суннивы, она взяла с собой Сунниву и отправилась на холмы Эгга, чтобы собрать мох для покраски пряжи.

Моросил дождь, и они шли, взявшись за руки, по мягкому и влажному ковру из хвои и листьев. Зеленый, длинный мох рос прямо на валунах, с еловых лап капала вода, а в просветах между лиственными деревьями их обдавало ливневыми потоками. Капли дождя сверкали на траве и среди темной зелени выделялись пятна белых, голубых и желтых цветов.

Где-то поблизости застучал дятел; Сигрид остановилась и стала присматриваться. И, увидев птицу, показала ее Сунниве. Дятел был небольшим, с черными и белыми пятнами и с красной шапочкой на голове. И Суннива визжала от восторга, видя, как он скачет вверх и вниз по дереву.

Они услышали шаги; обернувшись, Сигрид очень удивилась, увидев Хелену дочь Торберга. Она не могла представить себе, зачем девушке понадобилось идти этой дорогой, но тут подумала, что, возможно, у нее здесь назначена с кем-то тайная встреча.

Но Хелена не была удивлена, увидев Сигрид. Она остановилась и принялась болтать с Суннивой, а потом пошла с ними дальше.

— Когда Кальв вернется домой? — спросила она Сигрид.

Сигрид вздрогнула; вопрос прозвучал так неожиданно, тем более, что Хелена не имела к этому никакого отношения.

— Я не знаю, — коротко ответила она.

— Он тяжело воспринял это.

Остановившись, Сигрид повернулась к Хелене.

— О чем ты говоришь?

— Я говорю о Сунниве, — продолжала та, не меняя интонации.

Сигрид чуть не вскрикнула.

— Ты боишься, что я расскажу об этом кому-нибудь? — с вызовом произнесла Хелена.

Опустив голову, Сигрид уставилась на подол своего платья; никогда не думала она, что может чувствовать себя девочкой в разговоре с одной из своих служанок. И она с трудом удержалась от того, чтобы униженно просить Хелену молчать.

Прикусив губу, она подняла голову. Хелена пристально наблюдала за каждым ее движением, и Сигрид показалось, что она совсем не знает эту молодую женщину, в улыбке которой сквозила насмешка. Хелена всегда была такой послушной и тихой; лишь пару раз она позволила себе вскипеть. Но улыбка Сигрид была натянутой.

— Ты могла бы молчать — ради нее? — осторожно спросила она. При этом она кивнула в сторону Суннивы, сидящей на корточках и игравшей с шишкой.

— Это не особенно поможет ей или тебе, когда он вернется домой, — сурово ответила Хелена.

Сигрид тяжело вздохнула.

— Да, — сказала она, — но, может быть, он вообще не вернется.

Хелена ответила не сразу.

— Если я и буду молчать, то, можешь быть уверена, только ради Суннивы, — сказала она.

Сигрид снова вздохнула, на этот раз с облегчением. В неприступности, которой окружила себя Хелена, появилась брешь, и она не замедлила воспользоваться этим.

— Как ты узнала об этом?

Во время разговора у нее опять появилось чувство раздвоенности, словно одна ее часть думала, говорила, прикидывала, как можно перетянуть Хелену на свою сторону, тогда как другая Сигрид уже прекратила борьбу. Она мысленно представляла себя ту, другую, лежащую и плачущую на мягком, сыром мху, не замечающую, как на лицо ее стекают капли дождя.

— Думаю, это была ты, выходившая на рассвете из кладовой, когда в доме гостил Сигват Скальд, — сказала Хелена. — И через некоторое время Сигват тоже вышел.

Сигрид ничего не сказала.

— В первый месяцы после смерти Грьетгарда я плохо спала по ночам, — добавила Хелена. — Я часто поднималась до рассвета и выходила во двор.

— Ты кому-нибудь говорила о том, что видела?

— Нет. После препирательств между тобой и Сигватом мне с трудом верилось, что я не ошиблась.

— Когда же ты стала уверенна в этом?

— Когда увидела ребенка.

— А потом ты говорила об этом с кем-нибудь?

Хелена покачала головой. На лице ее уже не было выражения превосходства, и, немного помедлив, она сказала: