Святой Григорий Чудотворец, епископ Неокесарийский. Его жизнь, творения, богословие - [173]

Термин „Слово“имеет троякое значение: слово в мысли — το κατ' έννοιαν, слово обнаруженное — προφορικόν и слово членораздельное — αρθρικόν; однако все они не ипостасны. Но Слово Божие есть сущность, с возвышенной и сильной природой, совечное Богу, неотделимое от Него и имеющее пребыть в вечном соединении с Ним. Это слово сотворило небо и землю, и в Нем создано все. Оно — мышца и сила Божия; вследствие неделимости Своей природы Оно никогда неотделимо от Отца и вместе с Отцом не имеет начала. Слово восприняло нашу сущность от Марии Девы. Поскольку оно духовно, Оно неотделимо от Отца, а поскольку Оно телесно, Оно нераздельно равно нам. В то же время, поскольку Оно духовно, Оно равно с Духом Святым. С воплощением Сына — Слова естество Святой Троицы осталось единым. A если кто верует, что вследствие восприятия Словом человечества произошло приращение в Троице, тот чужд нам и служению кафолической и апостольской Церкви.

А. Маи предполагает, что этот отрывок принадлежит к тому утраченному произведению св. Григория, о котором говорит св. Василий Великий и которое представляло разговор с язычником Элианом. Основанием для этого служила неточность в формулировке догматического учения и отчасти неясность выражений в отрывке. В. Риссель, вслед за A. Маи, считает возможным, что фрагмент взят из Διάλεξις προς Αίλιανόν [806]. Напротив, О. Барденгевер считает несомненным, что этот фрагмент и с ним вся „Беседа о Троице“должны быть отвергнуты как не подлинные, потому что она ясно указывает на определения Халкидонского собора [807].

Нельзя согласиться с мнением А. Маи и В. Рисселя относительно происхождения рассматриваемого отрывка из Διάλεξις πρός Αίλιανόν в виду того, что по своему содержанию он совершенно не отвечает тому представлению о трактате св. Григория, какое получается о нем из кратких сведений, сообщенных св. Василием Великим: автор входит в такие подробности таинственного учения о Троице, которые едва ли допустимы в беседе с язычником. Что св. Григорий в подобных случаях умел оставаться в области общих философских рассуждений, об этом в достаточной степени свидетельствует его трактат к Феопомпу о том, подлежит или не подлежит Бог страданию, где только в самом конце и при том очень кратко св. Григорий прилагает результаты пространного рассуждения к страданиям Иисуса Христа. Кроме того, в нем незаметно той сильной полемической окраски, на которую указывает св. Василий Великий. Ho, с другой стороны, нельзя признать несомненным и то категорическое утверждение, будто отрывок непременно предполагает определения Халкидонского собора. Выражения фрагмента относительно соединения во Христе двух естеств не имеют характерных признаков Халкидонского вероопределения; а попытки автора точнее выразить учение о Св. Троице не имеют той определенности, какой достигла эта часть христианской догматики у великих богословов IV века. Из этого нельзя, конечно, заключать о происхождении его непременно в до–никейский период; тем более, что подлежит сомнению возможность в III веке постановки вопроса о том, что вследствие восприятия Словом человеческого естества произошло приращение в Троице — впрочем, история этого вопроса не выяснена. Но общий характер приведенных автором соображений и в особенности его стремление уяснить природу Бога Слова, равно как и некоторое сходство в доказательствах и рассуждениях с посланием к Евагрию, дают основание придать значение надписанию фрагмента в арабской рукописи, и, по крайней мере, не отвергать его совершенно, оставив пока в разряде dubia.

2) Другой фрагмент догматического содержания найден К. Каспари в греческой рукописи Мюнхенской королевской библиотеки (cod. graec. Monac. DIX) XV века [808]; в надписании фрагмента стоит имя св. Григория Чудотворца. Отрывок заключает учение о Св. Троице. Из того, что в нас — говорит автор, — можно познать и то, что выше нас. Ветхий и Новый завет проповедует единого Бога с Словом и Духом, — отсюда и Троица единосущная (ή τριάς ή όμοούσιος), и единица в Троице познается (ή μονάς εν τριάδι γνωρίζεται). Каким образом из того, что в нас, можно познать божественное, это он объясняет на основании анализа слов Быт, 2, 26: „сотворим человека по образу Нашему и по подобию“. Очевидно, в этих словах разумеется не видимое в человеке, а умопостигаемое, так как видимое сложно, а Бог прост. Умопостигаемое в человеке ум, слово и дух, — эти три в человеке равны и не могут быть отделены друг от друга, так как и ум рождает слово и слово движет ум, и ни ум не отделим от слова, ни слово от ума; но слово исходить из ума, когда в нем есть дух; при этом ум остается умом, рождая слово, и слово остается словом и дух остается духом. Так должно мыслить и относительно божественной сущности: Отец остается Отцом и не делается Сыном, и Сын остается Сыном и не есть Дух, и Дух остается Духом и не есть ни Сын, ни Отец, но Дух Святый. Отец рождает Сына и есть Отец, и рожденный Сын есть Слово и остается Сыном; подобным образом и Святый Дух, иже от Отца исходит (Иоан. 16, 23), есть Дух Святый, Которым все освящается. Итак, Отец, Сын и Святый Дух — Троица единосущная. И в нас три ипостаси — ум, слово и дух, — но один человек по умопостигаемому в трех ипостасях.