Святой Грааль - [83]

«Я всё время, всё время об этом думаю, и вот, наконец, решила написать Вам всю правду, ничего не скрывая. Я открою Вам весь свой внутренний мир: свою душу, своё сердце, свой ум — и будь что будет! Если Вы поймёте меня — слава Богу, значит, судьба благоволит мне; если же нет, если Вы рассердитесь, это меня глубоко опечалит и обеспокоит… Ты и дядя, по доброте души и родственному пожеланию, желаете два экземпляра моей книги. Первый том “Против положительной науки”, так сказать science exacte (точной науки), конечно, тебя будет интересовать в высшей степени. Но я боюсь за второй том — “Против теологии (богословия сиречь) и за Религию”. Я знаю, какой ты искренно религиозный человек. Какая у тебя святая, чистая вера; и вся надежда моя на то, что ты поймёшь, что не против религии, не против Христа направлена моя книга, а против гнусного лицемерия тех, кто во имя величайшего Сына Божия, с той самой минуты, как Он умер на кресте за всё человечество, и в особенности за греховных павших людей, за язычников, павших женщин и заблудшую братию, — режут, жгут, убивают во имя Его! Где правда? Где её искать? В трёх громадных христианских так называемых Церквях? В Англии, Германии и других протестантских странах насчитывается двести тридцать две секты, в Америке — сто семьдесят шесть сект. Всякая требует уважения и признания того, что её доктрины и догматы верные, а догматы соседа — враньё. “Где Истина, что она такое?” — спрашивал Пилат у Христа 1877 лет тому назад. Где она? — спрашиваю аз грешная. И нигде не нахожу я её, а всюду обман, подлог, зверства — печальное наследие Иудейской Библии, которое обременяет христиан и из-за которого половина христианского мира буквально задушила даже учения самого Христа. Пойми меня; я не говорю о нашем русском Православии. О нём в книге ни слова. Я раз и навсегда отказалась от попыток анализировать его, паче чаяния желаю сохранить хоть один уголок в сердце, куда бы не заползло сомнение, которое я отгоняю всеми силами. Православный народ искренен, его вера пусть будет слепая, неразумная, но эта вера ведёт к добру народ; и пусть наши батюшки — пьяницы и воры, подчас и дураки, да народная вера чиста и кроме добра ни к чему не может повести. Учитель признает это; Он говорит, что единственный народ в мире, у которого вера не спекуляция, — это православный народ. О высших наших классах — ну их к чёрту. Такие же лицемеры, как и всюду; не верят ни в Бога, ни в чёрта, понабрались нигилистических идей да и матерьялизируют всё на свете[35]…»

Толстяк попятился, споткнулся о лавочку для ног и опрокинулся. Рухнув на спину, он увлёк за собой тяжёлый стул и больно ушибся. Сидевшая за столом женщина даже не обернулась.

— Её здесь нет! Я тут один! — шёпотом объяснял себе Толстяк. — Это всё снится мне, я сплю, крепко сплю… Ничего этого не может быть!

Но он не убедил себя и, поднявшись, почти бегом кинулся прочь из кабинета.

— Не верят ни в Бога, ни в чёрта, — донёсся из кабинета хрипловатый женский голос.

Шарль быстрым шагом, путаясь в длинной своей монашеской одежде, шагал по коридору, испуганно оглядываясь. Затем он остановился, почувствовал слабость, ноги подкосились. Он тяжело оплыл на пол и стукнулся затылком о стену. Голова его безвольно свесилась на грудь.

Он не помнил, сколько просидел так, но когда пришёл в себя, то вокруг царила тишина. Только со стороны зала доносились звуки нехитрой музыки, звенели бубенцы, слышался пьяный смех. Шарль поднялся с трудом и, осеняя себя крестным знамением, поспешил вперевалку в полный людей и хорошо освещённый зал.

— Здесь живут призраки, — прошептал он на ухо Ван Хелю. — Я видел… И я хотел бы поскорее убраться из этого замка.

— Выпей вина, мой друг, — улыбнулся Хель.

Шарль не стал упираться и влил в себя подряд три кубка.

— Тебе, конечно, лучше? — спросил Хель. — А теперь возьми вон ту баранью ногу. И забудь о привидениях. Нам, простым людям, всё равно не понять, что это такое…

* * *

Отряд графа ещё не успел выехать из леса, как появились посланные вперёд дозорные, размахивая руками.

— Там опять крестоносцы! Опять толпа смердов!

— Опять эти босоногие дети свинопасов? — оскалился Робер де Парси. — Они что, у нас на пути?

— Они осаждают замок, ваша светлость!

— Впереди есть замок?

— Манора[36], милорд. Похоже, они хотят подпалить её.

— К оружию! — крикнул де Парси. — Нет времени облачаться в доспехи, мессиры!

Они ринулись вперёд и увидели впереди двухэтажный каменный дом, обнесённый рвом. Вокруг бушевала толпа. В тусклых солнечных лучах вспыхивали топоры, ножи, копья и вилы. По всему полю перед манорой лежало с десяток трупов, на которых была видна кольчуга. Несколько человек в монашеских одеждах возились возле костра, поджигая длинные палки, обмотанные тряпками, — судя по всему, намеревались метать их в окна маноры.

Осаждавшие не ждали удара сзади. Оглушённые своими криками, они даже не услышали топота коней и только тогда поняли, что происходит, когда первые два десятка их товарищей рухнули на землю, обливаясь кровью. Рыцари не знали пощады.

— Уничтожьте этих собак! Растопчите их всех до единого! — выпучив глаза, ревел де Парси.