Святой Франциск Ассизский - [10]

Но тот, кому видно из Монтефанно или Тоди величие плавных спусков гор, тот, кому внятно непередавамое слово успокоения, которое они умеют сказать замученной душе; тот, кому из Ассизи, из Читта ди Пьеве, из той же Перуджи видны на горизонте горы, громадные и бескрайние, как море; тот, кто на пустынных берегах Тразименского озера, скрывающего в своем молчании память о сумятице войн, или перед чистыми водами Клитунно, захочет прочитать молитву, скажет: «Святая страна!»

Природа Умбрии состоит из контрастов — она сладкая и терпкая, святая и дикая. История ее подобна природе: отсюда родом великие основатели западных Орденов — святой Бенедикт и святой Франциск; отсюда и великие полководцы Бьордо Микелотти, Браччьо Фортебраччьо, Никколо Пиччинино, Гаттамелата; отсюда и великие юристы — например, Бальдо дельи Убальди — которые принесли славу перуджинской учености. В этих образах, столь несхожих между собой, проступают и словно возрождаются характерные черты народов, населявших эту землю тысячи лет назад и оставивших след в истории местной цивилизации, которая знала умбров, сражавшихся в жесточайших поединках, этрусков, занимавшихся разгадкой вечности, римлян, мастеров законодательства. Из этого этнического слоя, на протяжении веков выходили военачальники, религиозные деятели, юристы, солдаты, священники, судьи, люди с виду противоположные, но связанные единством в своем многообразии, ибо святые — это воинство, воинство — это дисциплина, а дисциплина — правосудие.

Святые тех мест, необыкновеннейшие люди, вобрали в себя дух древних племен, возвысив его — они были скорее деятелями, нежели учеными. Они любили, молились, трудились, славя Бога и жертвуя собой ради ближнего с воинствующей самоотверженностью. Но воинами они не были, не шли с войсками в битву, и жили не только трудом, хотя и не погружались целиком в созерцание. Они стремились не только к покаянию, и к восторжению стремились не всегда. Чаще всего их отличало романское чувство меры, итальянский дух гармонии. Они с величайшим смирением воспринимали и бури, и победы. Это смирение излучает их земля, и думая об Умбрии, люди прибавляют: «смиренная».

Она смиренна, как олива.

Оливковое дерево — дерево Умбрии. Серо-зеленые ожерелья олив обвивают холмы, спускаясь к озерам, они карабкаются по горам, пока их не отбросит холод, им нужно совсем немного земли и корнями они охватывают скалы. Самые крупные из них — маленькие деревца, разлапистые, дуплистые, им легко сопротивляться суровому климату, у них нет ствола, есть лишь пористая, сучковатая, узловатая кора, и по ночам они кажутся душами страждующих, воздевающими руки к звездам. Из-за них умбрийский пейзаж печален, зато они дают в изобилии благоуханное масло, светлое, как солнце. Если главное в Умбрии — покой, то покой этот рожден в муках, как и оливковое дерево.

АССИЗИ

Ассизи — жемчужина Умбрии. Издалека это горстка домов, разбросанных по западному склону Субазио — ребристой, наполовину голой горы, возвышающейся на сполетанской долине. Вблизи городок виден лучше — несколько коротких и ровных улиц, параллельных подъему горы, и множество крутых улочек, старающихся покорить крутизну, бегущих вверх и вниз, лавируя между домами, которые приспосабливаются к склону как могут. Иногда, с одной стороны у них четыре или пять этажей, с другой — только дверь да крыша. Кто хоть раз прошел по этим улицам, никогда их не забудет. Узкие, беспорядочные, пустынные — что же в них красивого? Дома небольшие, но разнообразные: один из почерневшего травертина, другой — из того розового камня, который добывают в Субазио; один — обвалившийся, другой — низкий, третий — высокий, у четвертого разрушена башенка. Кое-где встречаются и дома железного цвета, угловатые, резкие, закрытые, сумрачные, словно зашнурованные наглухо, или забаррикадированные от врага — настоящие крепости. Другие — дома гладкие, чистые, с редкими окошками за двойной решеткой — это монастыри. Проходившие века меняли вкусы владельцев; двери и окна хранят эти следы: внутри остроконечного свода, где камни выложены расходящимися лучами видна ренессанская арка, внутри арки — современный прямоугольный дом.

Дома эти не похожи на нынешние многоэтажки, по улицам не проехать автомобилю — они обрывисты и разъединены, они неприглядны, но в ясную погоду голубое небо темнеет, синева обрамляет пейзаж, неожиданно являющийся в глубине арки, а на окнах ворожат помнящие старину герани. Вот-вот кипарис, возвышающийся над садовой оградой, смоковница, оливковое дерево между двумя домами, или ручеек, звенящий в тишине, напомнят нам о Востоке. Но здесь так много строгости и сосредоточенности, что становится ясно: это не Восток. Улицы чистые, но не вычищенные, скорее простые — но не старинные; в бедности их — благородство, в молчании — молитва. Не Восток, а загадочная Италия внимательно смотрит на нас.

Весь пейзаж предрасполагает к молитве. На плечах Ассизи лежит огромный, каменистый хребет Субазио, который выдается лесистым валом, изрытым извилистой Тешо; на вершине его можно размышлять о мировой справедливости. Впереди возделанная долина, расчерченная участками зеленой и коричневой земли, на горизонте — горы и горы, четыре или пять горных цепей, они постепенно теряются из виду и меняют оттенок от ярко-синего до сиреневого в соответствии с освещением неба и временем суток. Издалека они кажутся маленькими и не унижают нас, как высокие горы, а поскольку они прекрасны, нам хочется преодолеть свою незначительность. Горы говорят: и ты должен возвыситься; небо говорит: и ты должен быть чист! И горы и небо обращают нас к красоте, еще бесконечно большей, чем та, которую нам дано увидеть. Потребность в этой красоте столь сильна, что не возможно удержаться от безмолвного восклицания: «О, Боже мой!»