Святой день - [18]

– Давай… – сказала Лена, повернулась к брату и быстро опустилась на колени.

– Не могу, – сказал Олег. – Опять звонят. Дай отвечу.

Он поднёс руку к голове. Миша услышал следующие его фразы:

– Вы его видели?.. Нет, я не смог до него дозвониться. Он, наверное, оставил рюкзак в автобусе… Ладно, я сейчас.

Олег застегнул то, что светлело, и сказал:

– Побудь здесь, ладно? Я сейчас вернусь.

Он сразу ушёл, шаги его быстро умолкли. Лена поднялась с колен и сначала хотела закрыть своё светящееся бедро темнотой, но, постояв в раздумье, села на борт лодки, как была. Она потянулась за чем-то, и Миша услышал бульканье жидкости, заливающейся внутрь человека. Внезапно прихлынувшее тепло сразу вытолкнуло его из засады в ракитнике.

Лена вскочила.

– Не бойся, – сказал Миша. – И не кричи. Я его брат. Дай, пожалуйста.

Лена протянула ему бутылку. Миша жадно припал к горлышку и долго пил. Он не понял толком, что это был за напиток; что-то крепче вина, это точно.

– Прекрасная минута, – сказал Миша, оторвавшись от бутылки, и, отыскав шофёрские сигареты, закурил. – Давай сбежим с тобой, Лена. На этой вот лодке. Вдвоём. Со мной не пропадёшь, я ведь всё знаю: Ока впадает в Волгу, а Волга в Каспийское море. У меня там много друзей, на Каспийском море. Давай впадём туда вместе. Зачем тебе это всё?

Между Лениными палеолитическими бёдрами Миша рассмотрел тёмное – такое же, как поросль между холмами. Он сделал к девушке шаг.

– Не подходи, – отступила она и натянула джинсы. – Я умею громко кричать.

– Я понял, – сказал Миша, усмиряюще выставив ладонь. – Тогда последняя просьба: помоги мне столкнуть эту лодку на воду. Наверное, я один не смогу. Хотя посмотрим…

Миша допил, что болталось в бутылке, бросил бутылку под ноги и приступил к лодке. Она была чуть не до середины заполнена сверкающей и дрожащей, как в колодце, совсем не такой, как в реке, водой. Он упёрся в корму и налёг всем телом.

– Давай, – попросил он Лену. – Она почти идёт. Совсем чуть-чуть помоги. Да помоги же, говорю! Хочешь, чтобы я тебе всё испортил?

Лена стала рядом с Мишей, – наверное, не столько из-за его таинственной угрозы, сколько из-за того, что увидела, что ему действительно недостаёт совсем маленькой помощи.

Лодка оторвалась от земли и тяжело отошла от берега без Миши. Миша зашёл в воду и уверенно, медленно пошёл за лодкой, зная, что она не убежит от него. Поймав её, он опёрся о борт и перевалился через него из речной воды в лодочную, едва не перевернув при этом своё судно. Затем, сидя по пояс в лодочной воде, он принялся грести руками, направляя лодку к середине реки.

Через минуту он взглянул на берег и едва разглядел пятно Лениного лица.

– Лена, – сказал он. – Я особенный человек. Я дружу со звёздами и кое-что понимаю в судьбах людей. Если ты хочешь, чтобы у тебя с Олегом получилось что-нибудь серьёзное, не говори ему, что я уплыл. Иди сейчас к нему навстречу, скажи, что видела меня, и что я уехал домой, своим ходом. А главное – отдайся ему сегодня хорошенько! Как никогда! Вот тогда ты чего-нибудь от него добьёшься.

Через несколько секунд он увидел, как пятно задвигалось в темноте, и вскоре потерял его из виду, а вместе с ним и берег, и ракитник, и холмы. Теперь были почему-то видны только огни красных астрономических фонарей и маленький зеленоватый автобус, будто висящий над ними в чёрной пустоте.

Стараясь понять, насколько он близок к середине реки, Миша взглянул на другой, равнинный берег. Этот берег почему-то был виден гораздо лучше. По нему стелился пропитанный лунным светом туман. Какая-то огромная птица, видимо испугавшись лодки, ударила крыльями по воде и редкими, как дыханье спящего человека, взмахами, унесла себя куда-то.

Миша почувствовал, как могучий стремнинный поток подхватил и повёл его лодку. Тогда он улёгся в ней, как в ванной, положив руки на борта, и перед тем, как безраздельно посвятить свои глаза и мысли звёздам, вспомнил ту женщину:

– Спасёшь ты меня теперь?

Сеня

Я часто спрашиваю людей:

– Что вы себе представляете, когда слышите слово «человек»?

Люди отвечают по-разному, иногда очень оригинально, но я забываю их ответы, потому что задаю свой вопрос исключительно для того, чтобы услышать от кого-нибудь мой собственный вариант ответа. Пока я не услышал его ни разу.

Когда я слышу слово «человек», перед глазами у меня возникает рисунок тушью на белой бумаге – элементарный, в два коротких росчерка: большой треугольный нос, а над ним чубчик.

Сообщают в новостях: «Там-то пострадало пять человек», – и я сперва вижу скопление нарисованных носов и чубчиков, а потом, немного стыдясь, заученно напоминаю себе, что у каждого из этих «чубчиков» уникальная судьба и «неповторимый внутренний мир».

Что взять с человека, который, услышав слово «Россия», видит не просторы, а две толстые буквы «с»; при слове «родина» невольно воображает распростёршую объятия тётю, у которой вместо головы кремлёвская башня со звездой, а произнося слово «душа», никак не может избавиться от образа плотной подушки, сделанной из мяса?

При этом душу я стремлюсь каким-то образом спасти, родину – любить, а человека – уважать…