Святослав - [30]

Строить его Бразду было не так уж трудно: лес у него был, купу брал у него не один десяток людей. Стоило Бразду кликнуть — все они явились. Нарубили леса, обтесали, сложили, вывели доверху, перекрыли, настлали крышу — добрый терем был теперь у Бразда. Издалека виден он с Днепра!

Закупы обрабатывали и его землю. Взяв купу, они должны были работать и на себя и на Бразда. Срок купам истекал, но Бразд давал новый срок. Если бы у Бразда была другая душа, он бы всех этих закупов сделал обельными холопами.[54] Но Бразд этого не делал!

И уже стал Бразд задумываться, в какого же бога ему верить? Раньше такая мысль никогда не приходила ему в голову, он верил в богов своих предков — Перуна, Даждьбога, Сварога, Волоса — и, кроме того, в духов предков своего рода — домовиков.

Когда Бразд ушел из дома своих отцов, он почувствовал, что духов предков у него не стало. Он не перенес с собой очага, под которым они жили, духи остались там, где и были, — в хижине Микулы. Но и Микуле они теперь не помогали, — тот жил бедно, голодал, мерз. Нет, что-то случилось с духами предков, они, должно быть, совсем ушли из рода. Бразд в них больше не верил.

Задумывался он и над небесными богами — Перуном и другими. Когда-то, в прежние времена, он часто к ним обращался, но тогда они ему ничего не давали, он только боялся их.

Потом Бразд перестал к ним обращаться, потому что убедился, что умеет кое-что делать сам, своими руками. И он делал это втайне от богов, чтобы они даже не видели. Ибо, собирая с людей, он кое-что брал себе, давая князьям, оставлял себе толику, а старые боги, как хорошо знал Бразд, этого не любили.

Теперь Бразд боялся мести богов. И если стоял во время грозы на дворище, или, что было гораздо хуже, ехал за чем-либо в Остер, или оказывался на Днепре, то, услыхав далекий гром и увидев молнию, нацеленную на землю, удирал, прятался, лез в нору, под скалу, потому что думал, что это его ищут и хотят покарать всемогущие.

— Чур, защити меня! — шептал, лязгая зубами, Бразд.

Боги не покарали его. У Бразда стало легче на душе. Он понял, что богам не до него. Погляди вокруг — сколько таких посадников, волостелинов, князей земель, воевод, бояр, тиунов, огнищан… Их — как песчинок над Днепром. Разве Перун может всех их перебить? И он хотя и продолжал прятаться от грома и молний, но держался спокойнее, ибо меньше верил в силу старых богов, хоть, правда, жить на свете без бога ему было как-то пусто.

И тут Бразд услыхал о Христе. Собственно, о Христе и христианах он слыхал и раньше. В самом Любече, как он знал, уже были тайные христиане, только ему не было до них никакого дела.

А новое о Христе и христианах услышал он от волостелина Кожемы, когда однажды приехал к нему и привез несколько возов всякого добра и немного золота и серебра в придачу.

— Вот и хорошо, — сказал Кожема, — я собираюсь ехать в Чернигов, сам ведь знаешь: князю — князево…

Он помолчал, прикидывая, сколько весит узелок с золотом и серебром, который привез ему Бразд, а заодно и заглянул, сколько там золота, а сколько серебра.

— Надо было больше золота положить, — укоризненно сказал Кожема, — ибо надумал я, да и князь велит, храм в Остре строить.

— Храм? — Бразд не понял, о чем идет речь.

— Так, — ответил Кожема. — Храм во славу богородицы, для христиан. Я ведь сам тоже христианин. Неужто ты не знал?

— Не знал, — ответил Бразд.

— Чудно! — произнес Кожема.

— И мне чудно! — тихо прошептал Бразд. — Ведь христиане — поганые, не Богу молятся — древу, песни у них грецкие, да и сами они аки гречины…

Волостелин Кожема, прищурив глаза, посмотрел на Бразда, потом запустил правую пятерню в волосы, словно у него засвербело в голове.

— Дивные речи говоришь, посадник, — сказал наконец он. — Кто же это поганые — княгиня Ольга, князь черниговский Оскол, бояре, воеводы, я и еще множество людей, кто верует во Христа?

— Что ты, волостелин, что ты?! — испуганно крикнул Бразд.

— Я так же, как и ты, верил в Перуна, — продолжал Кожема, — верил в Даждьбога, Сварога — богов моих предков. Но как могу я верить им днесь, чем они мне помогут? Гром и молнию нашлют на моих врагов? Нет, посадник, громом и молнией людей не покоришь, урока не соберешь. Погляди на меня, дай мне в руки гром и молнию — что я с ними деять буду? А вот золотом, серебром, доброй пушниной, медом я каждого одолею. Разве не так?

Кожема задумался, усмехнулся и прибавил:

— Из всех старых богов всех милее мне Волос — он хоть скотину освятит, благословит торг. Но ведь не одним скотом я жив, есть у меня терем, земля, леса… и золото, серебро такожде. Теперь мне нужен не Волос, а бог с двумя, а то и тремя головами.

С великой тревогой и страхом слушал Бразд слова волостелина, а они становились все более смелыми и грозными.

— Я долго мучился и страдал, — говорил Кожема, — верить хочу, ибо без бога, как и отцы мои, жить не могу. Но какой же бог меня защитит и благословит? Токмо Христос. Он не один, а сразу в трех лицах, Бог-отец, Бог-сын, Бог Дух Святой. Он защищает и благословляет богатого, он поможет бедному — есть убо не токмо земля, а и небо, а на небе все мы, и бедные такожде, будем равны. Я не многого хочу, я никого не убью, я не хочу добра ближнего моего, я сам найду, что мне нужно, пускай только Бог благословит меня… Господи, благослови! — с горячим чувством произнес Кожема и перекрестился: — Благослови, Боже, и прими меня в царствие твое…