Святослав, князь курский - [23]

— Словно и не рад, что в поход идешь?

— А чему радоваться? — вопросом на вопрос ответил старый рато-борец. — Ведь брат на брата идет, русич на русича. Этому радоваться могут только бесы, слуги дьявола, да враги наши. Русскому же человеку грех тому радоваться.

— Чудно же ты рассуждаешь, — удивился Святослав, не чувство-вавший каких-либо угрызений совести и считавший этот поход лишь местом, где можно показать свою воинскую доблесть.

— Поживешь с мое, князь Святослав, — по-иному будешь смотреть на мир и брань, — снисходительно заметил воевода и поспешил перевес-ти разговор на иную тему.

Глеб Полоцкий, видя множество войск, приведенных Владимиром Мономахом под стены Минска, заперся в граде, понадеявшись на кре-пость городских стен и мужество минчан. Но Мономах (не в пример своему прежнему походу на Минск в дружине князя киевского Изяслава Ярославича, когда этот град был разорен[62] до основания) на этот раз со штурмом града не спешил. А взял его в плотную осаду, отчего в городе сделалась нужда великая как в пропитании для людей, так и в кормах для скотины.

Святослав Ольгович хоть и не питал к Мономаху добрых чувств за отторжение его рода от киевского стола, однако не мог не отметить как полководческий, так и государственный дар этого князя. Полководче-ские способности он мог оценить сам, участвуя в походе против полов-цев, а в мудрости государственного правления убедился в последние годы. Да и как было не убедиться, если даже черный люд везде и всюду, особенно на торжищах, превозносил киевского князя за то, что тот с первых же дней своего великого княжения ограничил лихоимцев, сде-лав послабление закупам. Мономах действительно запретил хозяевам поднимать пени более трех раз по взятой купе,[63] точнее по ее непога-шенной части, заменил смертную казнь денежными штрафами — вира-ми. За вдовыми женщинами определил сохранение имущества умерше-го или погибшего супруга. Но он же и ужесточил законы в отношении беглых закупов — теперь таким закупам в случае их поимки грозило хо-лопство и рабство. Кроме этого им же были определены еще три случая, когда свободного ремесленника или смерда-хлебопашца можно было обратить в холопство: добровольная продажа, женитьба на женщине рабского происхождения и тиунство без роду.[64]

Святослав знал, что такие новшества в Русской Правде многим боярам-вотчинникам да торговым гостям, чаще всего ссужавшим заем-щикам деньги и товары, не нравились. Считали, что Мономах урезал их власть. Но сам Святослав Ольгович к этому относился равнодушно, по-скольку собственного удела не имел, особой нужды в холопах не испы-тывал, обходился тем, что давал от щедрот своих стрый Давыд Свято-славич. Впрочем, особо задумываться об этом, находясь в очередном походе, было некогда.

Голод вызвал ропот не только у простых горожан Минска, но и среди дружинников. Это, в конце концов, привело к тому, что князь Глеб был вынужден просить прощения у всех князей русских, пришед-ших с великим князем под стены Минска. И только после того, как все князья, в том числе и князь Святослав Ольгович, попросили Владимира Всеволодовича простить Глеба, тот был прощен и, после крестного це-лования о прекращении козней и разбойных походов на русские княже-ства, оставлен на своем столе.

А еще в этот год пришлось Святославу Ольговичу со своей малой дружиной ходить с ратью Мономаха против византийского императора Алексия Комнина[65] на берега Днестра и Дуная. Все потому, что импера-тор сначала изгнал из земли греческой зятя Владимирова, царевича Ле-она, женатого в 1104 году на дочери Владимира, Марии, а потом, вооб-ще, через подкупленных иноплеменников, отравил, опасаясь за свой трон. Русская рать, ведомая воеводой Иваном Войтишичем,[66] за глаза называемым Волховичем за волосяную поросль, густо растущую не только на голове, но и по всему лицу, заняла несколько Дунайских го-родков в ожидании прибытия основных сил. Эти воинские силы должны были привести великий князь и его сын Мстислав Владимирович, пере-веденный Владимиром из Новгорода в Вышгород. На место же Мсти-слава в Новгород был отправлен его шестнадцатилетний сын-первенец Всеволод, рожденный от брака с Кристиной Шведской, дочерью короля Инге Стенкельсона.

Находясь в этом походе, русские дружины вели себя не так, как с половцами: во взятых городах пожаров и погромов не устраивали, жи-телей не грабили и не насильничали, только обложили данью, необхо-димой для пропитания ратников. Даже воинских начальников и госу-дарственных мужей, поставленных там императором Алексием, изгнав с мест, не казнили, а только содержали под стражей в узилище. Дома в городах, в которых довелось побывать Святославу Ольговичу, были не только из дерева, но и каменные. Каменными же были почти все церкви, что особо удивило молодого князя. Удивило его также и то, что в боль-шинстве домов, даже не знати, а купцов и ремесленников, в окнах было стекло, так редкое пока что на Руси.

«Стану настоящим князем, — мечтал Святослав Ольгович, любуясь тем, как солнечные зайчики весело порхали, отражаясь в оконном стек-ле, — прикажу купцам привезти столько стекла, чтобы весь свой пре-стольный град остеклить».