Святитель Лука: факты, документы, воспоминания - [20]

У него были гонители, но были и ученики. В ссылку в деревню Хая его сопровождали две бывшие послушницы закрывшегося женского монастыря в Енисейске, которых он собственноручно постриг в монахини и дал имена своих небесных покровителей: Валентина и Л у кия. Он писал сыну Михаилу: «Обо мне не беспокойтесь. Господь отлично устроил меня в Хае. Я радостен, глубоко спокоен, никаких нужд не испытываю – монахини с большой любовью заботятся обо мне».

Он со смирением описывал дочери Елене деревню из восьми дворов, занесенный снегом до самой крыши дом, где ему разрешили остановиться, ожидание оленей, протаптывающих тропу в снежном океане, чтобы можно было пойти за хворостом для растопки печи, хозяйку дома, выгнавшую в конце концов епископа и монахинь из дома, о чем святитель дочери не стал сообщать.

Когда епископ (обычно по просьбам бывших пациентов или местного начальства, у которого возникала нужда в хорошем враче) возвращался к врачебной практике, это всегда было сопряжено с риском, его свобода висела на волоске. Посадить в те годы могли за что угодно, достаточно было неосторожного слова. Так и случилось, когда к нему на прием в больницу пришла молодая женщина с больным ребенком. На вопрос врача, заполнявшего историю болезни, как зовут ребенка, женщина ответила: «Атом». «Почему не назвали поленом или окном?» – иронично хмыкнул профессор. Мать мальчика оказалась женой председателя крайисполкома В. Бабкина, который сразу же написал донос в крайком РКП (б), где объяснял: «Имя моему сыну Атом мной и дано в ознаменовании нашей переходной эпохи… не дает ему права (за что он и сослан) проводить пропаганду, пользуясь своей медицинской наукой…» Этого было достаточно для нового витка «дела» и новых гонений.

Однако владыка оставался твердым и последовательным, считая, что Церковь Божия неподвластна земным властям, а его обязанности пастыря выше «веяний времени».

Юрий Николаевич Сидоркин вспоминал: «В детстве на меня произвел впечатление рассказ дедушки о том, как зимой, в большие морозы гнали его с группой заключенных в Сибири. У всех силы были на пределе. Самое страшное, по словам дедушки, – было сесть. Встать уже было невозможно, наступало полное бессилие, апатия, потом сон и… мороз заканчивал все. Тут и пулю тратить не надо. Свои жалкие пожитки заключенные несли с собой. Что это могло быть? Больше 1000 страниц на плотной бумаге, убористая печать. “История материализма” А. Ланге. И дарственная надпись: “В.Ф. на память о совместных этапах. 1924 г.” Так вот что было важно, вот что было предметом первой необходимости, многие сотни километров нести книгу. И если это так важно – то какой же это щедрый подарок. Таких вот людей боялась молодая власть, таких считала нужным изолировать… сломить человека, несущего с собой книгу, вес которой составлял, наверное, четверть того, что он способен был поднять, сломить такого человека действительно трудно, если вообще возможно!»

Что давало ему такую стойкость, откуда он брал силы? Будущий святитель верил, что Господь его не оставит и не раз убеждался в этом. Он писал: «Путь по замерзшему Енисею в сильные морозы был очень тяжел для меня. Однако именно в это трудное время я очень ясно, почти реально ощущал, что рядом со мною Сам Господь Бог Иисус Христос, поддерживающий и укрепляющий меня».

Ужасные условия ждали немолодого и уже не слишком здорового владыку Луку в станке Плахино на Ледовитом океане. Его жилье сначала показалось ему кучей замерзшей земли, но когда его откопали от снега, оказалось, что это «довольно просторная половина избы с двумя окнами, в которых вместо двойных рам были снаружи приложены плоские льдины. Щели в окнах не были ничем заклеены, и в наружном углу местами был виден сквозь большую щель дневной свет. На полу в углу лежала большая куча снега. Вторая такая же куча, никогда не таявшая, лежала внутри избы у порога входной двери…Когда сидел тепло одетым за столом, то выше пояса было тепло, а ниже – холодно… несколько дней подряд беспрерывно дул северный ветер, называемый тамошними жителями “сивер”, который едва переносят лошади и коровы. На чердаке моей избы были развешены рыболовные сети с деревянными поплавками… поплавки непрестанно стучали, и этот стук напоминал мне музыку Грига “Пляска мертвецов”».

Но и здесь не оставлял святитель Лука ни врачевания, ни проповеди слова Христова. В Плахине он предложил крестьянам читать и объяснять Евангелие. За двести тридцать верст за полярным кругом он крестил двух младенцев: «У меня не было ничего: ни облачения, ни требника, и, за неимением последнего, я сам сочинил молитвы, а из полотенца сделал подобие епитрахили. Купелью служила деревянная кадка».

Владыку скоро вынуждены были вернуть в Туруханск, поскольку местные жители, разгневанные тем, что в больнице Туруханска умер крестьянин, которому некому было оказать врачебную помощь, вооружились косами, вилами и топорами и угрожали развалить ГПУ и сельсовет. С радостью встретили его не только жители Туруханска, но и сопровождавший его за полярный круг комсомолец-конвоир. Чувствовали необычную силу и благословенность этого человека даже люди далекие от христианства. Коллеги вспоминали, как однажды «в кабинет вошла целая делегация тунгусов просить благословения». Среди охотников-тунгусов о нем ходили легенды: одному старику он сделал пересадку слизистой век, так что после операции тот продолжал стрелять белок, попадая прямо в глаз, как в молодости.