Святая тьма - [40]

Песенка чешская на-а-ша-а

так прекрасна, так хороша-а-а.

Цилька дотронулась до мужниного плеча, и он сразу повернулся к ней, словно только и ждал этой минуты. Оркестр оборвал мелодию на самом красивом месте, и дубничане начали неохотно расходиться; особенно молодые, которые полагали, что имеют право повеселиться и попеть. Цилька схватила мужа за руку.

— Янко, пожалуйста, не сердись на меня!

Обрадованный Иванчик, желая избежать щекотливой темы и зная, чем угодить жене, ответил вопросом:

— Скажи, Цилька, наша Анулька красивая?

Цилька была приятно удивлена таким вопросом и, не раздумывая, выпалила:

— Очень!

У Иванчика в ту же минуту испарился из головы весь марширующий католицизм — колокола больше не звонили, верующие не голосили, фимиам не курился, гардисты не чеканили шаг…

По Костельной улице теплыми волнами разливались голоса: довольные дубничане торопились к праздничным столам. Обгоняя молодую пару, они подчеркнуто громко здоровались.

— Ты уже работаешь? — спросил Ян жену.

— С понедельника.

— Как дела в школе?

— А так, что во вторник был инспектор, и мои ребята ничего не знали.

— И всю вину, конечно, взвалили на тебя?

— А ты как думал!

Во двор они вошли впятером: отец — Венделин Кламо, его сыновья — солдат и школьник, дочь-учительница и зять-дирижер. Еще ни разу до этого не удавалось старому железнодорожнику пройтись со всем своим семейством на глазах у всей улицы. Когда он отворял калитку, руки его дрожали от радости. Господи боже, какие у него удачные дети! В дверях кухни их, как всегда без улыбки, уже ждала Вильма.

— Слава богу, идете наконец! — вздохнула она.

Не успел Ян протянуть теще руку, как Цилька втащила его в соседнюю комнату. Она-то хорошо знала, что мать в этот момент демонстративно ухватится за миску с горячим супом.

Маленькая Анулька лежала в плетеной колясочке и, широко раскрыв темные глазки, глядела в потолок.

Она помахала тоненькими, как соломинки, ручонками и, дотронувшись до крохотного носика, зачмокала губами. Молодому отцу все это показалось очень милым, хотя розовое крохотное существо и не напомнило ему ангелочка, как это утверждала Вероника Амзлерова. Чем дольше он смотрел на дочь, тем больше чувствовал себя разочарованным. Еще мальчишкой в Трнаве видел он детей гораздо более красивых… Его вывел из задумчивости голос Цильки:

Детское личико,

как оно прекрасно

для глаз материнских…

Ян не знал, чьи это стихи. Возможно, сама Цилька была их автором — за ней водился такой грешок. Во всяком случае, он понял, что жена хочет ему сказать: "Видишь, какое прелестное дитя подарила я тебе, а ты мне и слова благодарности не сказал!" И почувствовав нежность к жене, Ян воскликнул:

— А наша Анулька и впрямь хороша!

Никогда еще он не видел жену такой: в глазах Цильки было столько любви, они манили, завлекали. И когда она протянула ему руки, он бросился в ее объятия.

Из кухни донесся громкий голос Венделина Кламо, который требовал, чтобы молодые наконец сели за стол.

Не дождавшись ответа, старик поднялся с места и направился к дверям, но Вильма остановила его:

— Оставь их, Вендель, дай им побыть вдвоем!

Однако молодые не выходили так долго, что и она наконец не выдержала и внушительно постучала к ним в дверь…

За столом все происходило так, как всегда бывало по праздникам, если отец семейства не дежурил на станции. Венделин Кламо ел суп медленно, но зато полными ложками. Для него это была такая же работа, как и всякая другая, — честная, истовая, обстоятельная. Солдат Винцент хлебал, как деревенский поденщик, который всегда голоден. Глядя на него, любой мог убедиться, что словацкое государство своих солдат не перекармливает. Вильма вместо супа ела особо приготовленную петрушку, порей, сельдерей, вареную морковь и капусту. В этом она ничем не отличалась от остальных дубницких вегетарианок. Цилька выловила у себя самую большую клецку, положила мужу и прикрыла руками свою тарелку. Но Ян не стал возвращать клецку в тарелку жены, он сунул ее Цильке прямо в рот. Только ел вяло и неохотно, родители напрасно уговаривали его. Кто знает, где бродили мысли мальчика.

— Зять, а зять! — вдруг сказал он. — А ведь та чешская песенка, что играли ваши музыканты, запрещена…

— Не может быть! — испугался старый Кламо.

Вильма уронила кусок моркови.

— А у нас в казарме ее и младшие офицеры поют! — вставил Винцент.

— А у нас в школе за нее тройку по поведению ставят! — отрезал Тонько.

Тут уж Вильма не выдержала:

— Сдается мне, что кто-то сегодня пришел из больницы, а завтра угодит прямо в тюрьму.

Воцарилась тревожная тишина. И вдруг за полуоткрытой дверью раздался тоненький голосок Анульки Иванчиковой:

— У-а! У-a! У-а!

Цецилия Иванчикова бросила ложку. Вильма Кламова, забыв обо всем, вскочила с места. Обе женщины кинулись в комнату.

4

Приоткрыв дверь в комнату молодых, Вильма процедила сквозь зубы:

— В который раз тебе говорю: ты должна туда пойти!

— А я не пойду! — заупрямилась Цилька. Ей совсем не хотелось уходить из дому, им с мужем было так хорошо после долгой разлуки.

— Женщины уже собираются в спортивном зале. Ты — учительница и не можешь оставаться дома. Наша председательница сожрет тебя!