Святая - святым - [10]

      - Не помню… Давно… Много лет назад… Еще до монастыря.

      - А в монастыре?

      - Ни разу.

      - Удивительный случай! С вашим-то сердцем?

      - Да я уж забыл, с какой оно у меня стороны… - отец Тихон со слабой улыбкой положил руку на грудь и вдруг стал беспокойно ощупывать себя. – Дарохранительница… где Дарохранительница?!

      - Тихон Иванович! Вам нельзя волноваться!..

      - Как нельзя? Да вы что?! В ней же – Святые Дары!

      - Не тревожьтесь, отец Тихон! Её дети мои с собой прихватили… Я видела у них вашу сумку! Черная такая, через плечо носится…

      - Нет, Дарохранительница маленькая, из красного бархата…

      - Ну, так, значит, она в этой большой сумке!

      - Скорее… Прошу вас - немедленно пошлите кого-то за ней!

      - Зачем кого-то? Я мигом, сейчас, сама!

      - Ну вот, Тихон Иванович, а вы так встревожились...

      - И буду тревожиться. Места себе не найду, пока она Дарохранительницу не принесет.

      - Место ваше теперь одно – кровать! В клинику бы вас сейчас или еще лучше обратно в монастырь. Но вы – нетранспортабельны. Как бы это понятнее объяснить… Вам нельзя теперь ни волноваться, ни сидеть, ни ходить, а только - лежать, лежать и лежать!

      - Дышать-то хоть можно?

      - Да, но только спокойно и глубоко!

      - После того, что я увидел в миру?

      - Ну вот, вы опять за своё, даже пульс участился! Я запрещаю вам эти неприятные воспоминания! И со всей ответственностью заявляю, что в вашем случае они приравниваются к самоубийству, которое, насколько мне известно, сурово осуждает церковь.

      - И правильно делает!

      - Значит, договорились! А теперь, скажите, когда это у вас случилось первый раз?

      - В двенадцать лет…

      - После чего?

      - Не могу… язык не повернется!

      - Что сухость во рту?!

      - Да нет, я о другом…

      - А… вы все о Валентине! Да вот же она!

     - И не одна – с вашей Дарохранительницей, отец Тихон!

      - Ну, слава Богу! Спасибо, Валентина! Давай её скорее сюда…

      - Держите, а я опять ненадолго уйду… Вы пока тут побудете, Сергей Сергеевич?

      - Конечно! У нас тут еще – анамнез, диагноз… Как бы это понятнее вам, Тихон Иванович, объяснить… Одним словом, будем заниматься лечением!

      - Надеюсь, до огня дело не дойдет?

      - Это еще зачем?

      - Ну, как это?

      Отец Тихон чуть приметно улыбнулся и произнес длинную фразу на красивом певучем языке.

      - Не понял? – опешив, уставился на него Сергей Сергеевич.

      - Так это же ваш Гиппократ: «Чего не излечивают лекарства, излечивает железо, чего не излечивает железо – излечивает огонь!» Древнегреческий - красивый язык. Хотя… он сказал несколько слов на другом, более суровом, ритмичном языке, - «Не желают того, о чем не знают!» - лично мне больше нравится латынь. А вам?..

3

  Ваня посадил сестру на подоконник и с таинственным видом продолжил…

.

      - Эх, - с запоздалым сожалением вздохнул Стас, продолжая вспоминать пережитые недавно события. - И как я мог забыть про «угощение» Макса? Теперь, несмотря на все мои оправдания, порки не избежать.

      Стас так надавил языком на молочный зуб, что чуть не подпрыгнул от боли. И этот туда же!.. Он залез двумя пальцами в рот, но решимости довести дело до конца не хватало.

      Тогда он спрыгнул с подоконника, прошел в сени и срезал с удочки леску. Все равно, размышлял он, рыбалки теперь не видать, как собственных ушей. К тому же, помня, как жалели его родители, когда ему, при помощи суровой нитки, вырывали молочные зубы, он слабо надеялся, что этот последний, хоть чуть, да смягчит наказание.

      Лески хватило как раз от окна до двери комнаты.

      Морщась от боли, Стас обвязал один конец вокруг шатавшегося зуба, второй зацепил за ручку двери с обратной стороны. Оставалось только позвать маму, чтобы она, рывком отворив дверь, разом покончила с этим делом. Но не успел он окликнуть ее, как под окном появились его друзья.

      Ваня с таинственным видом показывал ему сумку отца Тихона, а Лена со страхом таращилась на леску.

      - А что это ты делаешь? – заглянув внутрь комнаты, спросил Ваня.

      Стас развалился на подоконнике и, как можно небрежнее, сказал:

      - Да вот, с детством прощаюсь!..

      - А леска зачем? – заморгала Лена.

      - Эта что ль? – скосил глаза на леску Стас. – А я тут рыбу на зуб ловлю!

      - Понятно! – увидев ремень, усмехнулся Ваня. – Знакомая штука. Рыба - ремень называется?

      - Ага! – уныло кивнул Стас и взглянул на друга в ожидании сочувствия.

      Но Ваня неожиданно позавидовал ему:

      - А я бы, наверное, самым счастливым человеком на свете был, если б сейчас меня отец выпорол… И Ленку жалко, она даже не знает, что такое ремень! - вздохнул он и, словно стесняясь этого признания, заторопился:

      - Вот, гляди, что мы принесли!

      Он вжикнул «молнией» и выложил на подоконник две старинные церковные книги, общую тетрадь, узелок с одеждой и бархатную коробочку, в которой лежал... крест.

      - Все-таки взял?! - ахнул Стас.

      - Ага! Хотел отцу Тихону отнести, да к нему не пускают... Отдали ему только тот мешочек, что был у него на шее. Он, как только в себя пришел, сразу о нем вспомнил… Так просил принести, что даже про крест забыл…