Святая ночь - [18]

— Не знаю, — и я попытался заслониться от ответа. — Кажется, какая-то экспедиция. Но он предложил помочь перенести тебя в долину.

— Сюда не приходят экспедиции, — разволновался Виктор. — Тут какая-то ошибка.

Он позвал подростка и, когда тот зашел в комнату, обратился к нему на местном диалекте. Подросток мялся, но, с неохотой, отвечал на вопросы. Слова «Монте Верита» повторились несколько раз. Наконец Виктор выяснил все, что хотел, и мы вновь остались вдвоем.

— Ты что-нибудь понял? — повернулся ко мне Виктор.

— Нет.

— Не нравится мне все это. Что-то затевается. Пока я лежал здесь, я чувствовал приближение беды. Мужчины какие-то странные, угрюмые. По словам мальчика, в долине что-то произошло, люди разъярены. Ты знаешь, в чем дело?

Я не мог подобрать нужных слов, а Виктор не спускал с меня глаз.

— Хозяин харчевни встретил меня не слишком радушно, но посоветовал отказаться от восхождения на Монте Верита.

— По какой причине?

— Конкретной он не назвал. Но намекнул, что там может быть неспокойно.

Виктор молчал, глубоко задумавшись.

— Из долины не исчезали женщины?

Лгать не имело смысла.

— Я что-то слышал о пропавшей девушке, но не уверен, что это правда.

— Может, и правда. Тогда мне все ясно.

Вновь наступило молчание, и я не мог разглядеть его лица, находившегося в тени. Одной слабой лампочки не хватало для освещения всей комнаты.

— Завтра ты должен подняться на Монте Верита и предупредить Анну, — произнес наконец Виктор.

Думаю, я ожидал этих слов. И лишь спросил, возможно ли это.

— Я мшу набросать схему тропы, но ты и так не заблудишься. Тропа проложена по дну высохшего ручья. Несмотря на дожди, она все еще проходима. Если ты выйдешь на рассвете, у тебя будет целый день.

— Что мне нужно сделать?

— Ты должен оставить письмо и уйти. Я тоже напишу несколько строк.

Я сообщу Анне, что болен и о твоем внезапном появлении, после двадцати лет разлуки. Знаешь ли, пока ты говорил с мальчиком, я подумал, что это чудо. Мне даже кажется, что сюда тебя привела Анна.

Как и двадцать лет назад, его глаза светились юношеской любовью.

— Возможно, — кивнул я. — Или Анна, или, как ты, бывало, говорил, горная лихорадка.

— Разве это не одно и то же? — откликнулся он.

В тишине маленькой тесной комнаты мы долго смотрели друг на друга, затем я отвернулся и, позвав мальчика, попросил принести мне матрац, одеяло и подушку. Ночь я провел на полу, у постели Виктора.

Спал он беспокойно, тяжело дышал. Несколько раз я подходил к нему, давал аспирин и воды. Он сильно потел, и я не знал, хорошо это или плохо. Ночь тянулась бесконечно, и я практически не сомкнул глаз. Когда затеплился рассвет, мы оба не спали.

— Тебе пора, — прошептал Виктор.

Наклонившись над ним, я понял, что ему явно стало хуже. Он совсем ослабел.

— Скажи Анне, что приход людей из долины грозит бедой ей и остальным. Я в этом уверен.

— Я обо всем напишу.

— Она знает, как сильно люблю я ее. Я говорил ей об этом в каждом письме, но ты можешь еще раз напомнить ей о моей любви. Подожди в расселине. Часа два, три, может, больше. Потом возвращайся к стене и ищи ответ на плоском камне. Он там будет.

Я коснулся его ледяной руки и вышел в холодный утренний воздух. Огляделся, и на душе у меня стало тревожно. Облака закрыли долину, окутали деревню и поднимались выше, туда, где извивающаяся в кустарнике тропа исчезала на горном склоне.

Мягко, бесшумно белая вата облаков касалась моего лица и проплывала мимо. Влага мельчайшими капельками оседала на моих волосах, покрывала руки, я ощущал ее вкус на языке. В предрассветных сумерках я поворачивался направо, налево, не зная, что и делать. Древний как мир инстинкт самосохранения твердил, что нужно возвращаться в дом. Подниматься в горы сейчас, в такую погоду, — безумие. Но сидеть в комнате, ощущая на себе полный надежды взгляд Виктора, было выше моих сил. Мы оба понимали, что жить ему осталось недолго. И в нагрудном кармане моей куртки лежало его последнее письмо жене.

Я повернул на юг, а мимо неспешно проплывали облака, спускаясь с вершины Монте Верита.

Туда и лежал мой путь…

Виктор утверждал, что я должен достичь вершины за два часа, даже меньше, и солнце будет подниматься у меня за спиной. Взял я с собой и начерченную им схему тропы.

Час спустя я понял, что в этот день увидеть солнце мне не суждено. Лишь облака кропили мое лицо холодной моросью. Они прятали петляющее русло ручья, оставшееся позади, по которому текли струйки воды, вырывающиеся из горных ключей, прихватывая почву и камни.

А после полудня кустарник и вывороченные корни исчезли, я вышел на голые скалы. Тут уж пропали последние сомнения в том, что я заблудился. Я повернул назад, чтобы найти русло ручья, по которому пролегала тропа. Но наткнулся лишь на другой ручей, бегущий с севера на восток, уже превратившийся в бурный поток. Одно неверное движение — и вода могла унести меня, колошматя о камни.

Восторг вчерашнего дня развеялся как дым, приступ горной лихорадки прошел, уступив место крепко запомнившемуся мне чувству страха. Такое бывало в прошлом многократно, когда я попадал в облака. Человек становится совершенно беспомощным, если не может узнать каждый дюйм, пройденный им по пути наверх. Но в те дни я был молод, полон сил и подготовлен к восхождениям. Теперь же, городской житель предпенсионного возраста, один на горе, на которой никогда не бывал раньше, я испугался.