«Святая инквизиция» в России до 1917 года - [30]

.

Вынужденно пространный экскурс в прошлое автор данной работы оправдывает и объясняет тем, что нужно хорошо представлять себе фон, на котором развилось неправославное мышление, пожелавшее веру свою основывать не на легендах, а на Евангелии. Как на Западе Реформация началась со времени перевода Библии с латинского языка (Вульгата) на немецкий и, позднее, на другие национальные языки, так и в России решающим фактором оказался перевод той же Библии на русский. Народ был невежествен в вопросах веры (для этого мы и приводили характеристики современников), но одичал не настолько, чтобы духовные запросы ему были совершенно чужды, — о распространившемся духовном голоде мы также читали. Слово «одичал» сказано не в укор самому народу, а тем условиям, в которых он был вынужден жить. Похоже, слова поэта:

«там рабство дикое, без чувства, без закона,

присвоило себе насильственной лозой и труд,

и собственность, и время земледельца,

там девы юные цветут

для прихотей развратного владельца» —

воспринимаются нами сейчас как некая метафора, хотя и зловещая.

Конечно, можно обвинить автора в том, что он «люто ненавидит Россию», как и было сделано, когда он опубликовал ряд своих статей на эту тему. Найдутся и «аллилуйщики» из вчерашних комсомольцев и партийцев, как и из сегодняшних фашистов. Но — если сказать без патетики — пусть рассудит нас Бог. А история, похоже, ничему не учит.

Ко времени, совпавшему с отменой рабства, был издан Новый Завет. Трудно сейчас сказать, каков был по объему первый тираж, но когда Новый Завет несколькими годами позже был издан уже в большом количестве, то весь этот тираж был сожжен на кирпичных заводах Санкт–Петербурга… по распоряжению Св. Синода. Причина? — Простому народу нельзя читать Евангелие; видимо, у членов Синода, митрополитов, были серьезные опасения, что молодое вино, влитое в старые мехи, с неизбежностью прорвет их, — а это для духовенства процесс неуправляемый и непредсказуемый. Уж лучше «устав», «уставностъ», по словам Розанова, чем новые неудобные вопросы, честный ответ на которые был бы не в пользу самого духовенства.

Как бы там ни было, желание найти и прочитать (а многие и учились грамоте, чтобы только иметь возможность самому прочитать) таинственное Евангелие (оклад которого давали в храмах лишь поцеловать) было в народе настойчивым. Благодаря книгоношам люди могли купить эту Книгу буквально за символическую плату — Российское Библейское общество, возродившее свою деятельность после запрета Николаем I в 1826 г., изыскало возможность издавать для бедных дешевые Евангелия.

Предложение всегда определял спрос, духовный голод требовал утоления, и православные люди стали самостоятельно читать Евангелие, и с ними стали происходить перемены: они переставали пьянствовать, к семье, к труду относились уже как подобает христианину. Но вместе с тем стало заметно охлаждение к православию. Если, как мы видели из рапортов благочинных, и раньше народ ко храмам Божьим не притекал, то теперь отток становился все более сознательным. Человек должен становиться христианином через осознанный приход к Богу, а не в силу обязательного детокрещения по происхождению. Они вычитали из Евангелия «даром получили, даром и давайте», а им во храмах с рождения до смерти в буквальном смысле этого слова приходилось за все платить, когда платить, оказывается, не надо было ни за что, ибо духовное благословение за деньги не продается. Как тут возразить этим простолюдинам? —

«…как будто бы и без этого мало нас притесняют и разоряют попы; отдельно мы платим за крестины, за обедню, за причастие, словом, при всяком удобном случае поп берет с нас деньги. Теперь попы выдумали новый источник доходов: кто венчается после 8 часов вечера, платит 25 рублей; они нам причастия не дают без денег…» [177].

Но, конечно, не только в деньгах было дело. За то, чтобы священники за нас решали наши вопросы перед Богом, люди более грамотные и развитые и сейчас готовы отдавать деньги за всякие требы, лишь бы переложить ответственность личной совести перед Богом на жреческую касту. Повторяем, дело было не только в этом. Ведь читали же мы циркуляры Св. Синода, чтобы пастыри учились разговаривать со своей паствой на понятном языке. Но что могли дать народу пастыри, когда они знали одни требы и праздники? Ведь одной моралью сыт не будешь. Так что Евангелие, ставшее настольной книгой у пожелавшего править свою жизнь по нему, а не по языческим обычаям, — это Евангелие стало катализатором тех процессов, которые неизбежно и должны были происходить.

Но здесь нам придется прервать последовательность изложения. Одни фактические данные, которые мы собираемся приводить, будут мало понятны, если мы не познакомимся с той негативной ролью, которую сыграл в вероисповедной жизни России обер–прокурор Св. Синода К. П. Победоносцев.

«Вице–император»

Историки разных школ по–разному оценивали роль личности в истории. Однако обойти вниманием личность Константина Петровича Победоносцева, с 1880 г. по 1905 г. занимавшего пост обер–прокурора Святейшего Синода, невозможно. Он был влиятельнейшим лицом в правительстве при трех императорах. Кое–кто называл его даже «вице–императором», и мы видим в этом косвенное подтверждение его влияния. Автор данной книги не склонен абсолютизировать роль Победоносцева, но не считает правильным и умалять ее.