Святая Инквизиция - [16]

Демон развернул свои огромные, черные крылья, сверкнул бездонными глазами и мир окутала тьма. Беспросветная. Чернее самой черной черноты.

А Ангел только улыбнулся на это… И ничего не предпринял для того, чтобы остановить своего соперника. Он всего лишь уселся рядом со скрипачом на парапет и стал чего-то ждать…

Его соперник смеялся. Торжествовал. Тьма победила. Свет не может с ней ничего сделать!

Скрипач же просто решил закурить сигарету… не смотря на вдруг поглотившую его тьму… Он был настоящим оптимистом. Почти волшебником.

Щелкнуло колесико зажигалки и тьма… отступила. Сжалась на мгновение, чтобы затем накинуться на человека с удвоенной силой! Но…

Было уже поздно. Сигарета тихонько тлела у него в руке, рассыпая алые искры. И тьме пришлось потесниться. Потому что свет оказался немножко сильнее.

И демон спросил тихо улыбающегося ангела — «Почему ты оказался сильнее? Ведь ты даже ничего не сделал…»

И ответил ему его соперник, взмахнув белыми крыльями: «Тьма могущественна, мой враг. Сильна. Она может поглотить весь мир. Но в ее сердце скрыта слабость… Достаточно одной-единственной искры, чтобы ее разогнать…»

Демон исчез, а ангел просидел со скрипачом до самого рассвета… До того момента, пока тьму не победило солнце.

Вот так вот… Тьму легко разогнать. Достаточно только включить свет… Еще бы выключатель найти!

А мой гость спит. Рана оказалась неопасной для жизни. Хотя он и потерял много крови. Но это пройдет. Забудется как плохой сон… Так всегда бывает. Потому что этому человеку есть для чего жить. Потому что он из Сопротивления. Его ждут. Друзья и семья… И он вернется к ним. Потому что это — правильно. А я…

Я должна выполнить обещание.

И хотя уже довольно поздно и мне завтра рано вставать, на стол все равно ложатся кисточки и краски, а на мольберт устанавливается холст…

Потерпи немного, мое сокровище, и я подарю тебе новую жизнь… Другу. Без боли и страданий…

Карандаш в моей руке сегодня и сейчас действует резко, быстро, словно бы зачарованный неведомой этому миру мелодией… Недоступной ему.

На набросок мне надо всего несколько штрихов… Полупрозрачных, почти невидимых…

Главное не это, но с этого все начинается. Любая картина. Только потом ложатся на белый холст краски… Только потом оживает полотно, которому еще только предстоит начать свой собственный путь в этом мире…

В фарфоровую чашечку выливаю немного растворителя, в руки беру кисточку из щетины… Прорисовываю светотень. Легкими, воздушными мазками… Руки парят подобно крыльям бабочки… Так надо. Мне некуда спешить. Впереди целая ночь, а мой гость не проснется раньше полудня. Потому что мне не нужны чужие глаза…

На холсте медленно потягивается всем своим закованным в броню телом полуночный дракон. Такой же, как и тот, которого сегодня днем убил рыцарь Инквизиции. Только у его двойника пока еще не горят внутренним огнем глаза, не сверкает на солнце чешуя, не распускаются подобно цветку ажурные крылья…

Но это будет. Чрез несколько часов… он полетит в небе. Синем-синем! Вместе со своими собратьями, похожими на драгоценные камни. И будет улыбаться своей клыкастой, немного жуткой улыбкой.

Он будет свободным…

А я останусь на этой грешной земле. У меня ведь нет крыльев. Только краски да кисточки. Только мечты да сказки… О таких вот драконах. Которые может когда-то и жили в этом мире, но предпочли уйти. Потому что с людьми им было не справиться. Не смотря на всю их мощь и силу.

Так бывает.

Медленно, очень медленно, будто лаская, прорисовываю крылья. Каждую жилку, каждую вену, сияющую серебром…

Как я хочу летать! Как они…

Но — не дано. Для этого надо родиться драконом, а не человеком. Впрочем, я не ропщу… Они не могут рисовать.

А я без этого уже не могу жить. Совсем.

Потому что это единственная моя отдушина в этой жуткой и насквозь лживой жизни. Пусть и такая странная. Почти несуществующая. Ведь то, что я рисую в аудиториях и выставляю на выставках — пустота. В этих картинах нет жизни. Той, которая сияет по ночам на моих полотнах, которые впоследствии оказываются на улицах в очень известных и часто посещаемых местах. Иногда — даже в художественных галереях. Хотя видит Бог, это — сложно! Очень.

Однако, дома у себя свои шедевры я не храню. От греха подальше… Ведь мой дом отнюдь не крепость… А так, иллюзия… Ведь сюда может войти кто угодно из Инквизиции. У них же есть ключи от всех дверей!

Я знаю это так же, как и то, что за мной следит Полоз. И что я его задание…

Потому что зачем ему иначе было следить за мной? От того, что я ему понравилась? Вряд ли! Скорее потому, что приказали. И теперь о своем покое я могу забыть с абсолютно чистой совестью! Потому что, если я права, то это не последняя моя прогулка в обществе этого слуги Инквизиции…

Впрочем, мне и с самим «Святым Отцом» еще не раз встречаться! Так что Полоз еще меньшее из всех моих зол…

Заискрилась на солнечном свету чешуя. Не пробьет ее больше рыцарское копье. Не достанет. Я не позволю…

Двойная жизнь. Двойная судьба. Двойная роспись.

Интересно, что было бы, если бы они встретились, эти две стороны медали?

Я не знаю, что было бы со мной, но картины, мои картины, стали бы немножко другими. Как и роспись. Они были бы… цельными. Законченными. Мастерство Инквизиторского художника встретилось бы с наивной и детской верой. Явило бы настоящее чудо…