Святая и грешница - [7]

Утром я предложил ей следующий план — мы остаемся жить в ее квартире, но рабочий кабинет я обставлю своими вещами. Она обрадовалась, благодарно обняла меня и поцеловала, и я понял, что поступил правильно.

Спустя месяц мы поженились.

Мы очень разные по характеру люди, но могу сказать со всей определенностью, что это были пять счастливых лет совместной жизни. По натуре своей я очень спокойный, очень молчаливый, но зато умею внимательно слушать собеседника. Книги да еще рукописи Ватикана значат в моей жизни все. День-деньской я с ними, а они — со мной, и зачастую мы вместе и в нерабочее время. Я домосед и не особенно люблю общество. Прихожу к выводу, что мне неплохо живется и в моей тюремной камере.

Моя жена — человек совершенно иного склада. Высокая блондинка, необычайно живая. Приятная во всех отношениях женщина. Но, главное, она — очень красивая. Никак не возьму в толк, что такого она нашла во мне. Но она нашла. И я верил ей, когда она говорила, что любит меня.

Вне всякого сомнения она была прекрасно одаренной и страшно работоспособной, и я знаю, что она отлично справлялась с делами своего рекламного бюро. Работа требовала ее присутствия и днем, и вечером, и даже ночью: разные приемы, беседы, встречи. Она часто бывала в разъездах. Для успешного управления предприятием ей нужны были контакты и связи.

Сначала я ходил с нею на все эти встречи, но вскоре между нами установилось молчаливое согласие — в свет идет она, а я остаюсь дома со своими книгами.

В сущности, я мало что знал о ее деятельности и о ее бюро. Я пытался расспрашивать, чтобы мысленно представить себе распорядок ее дня, но она обладала талантом мгновенно и незаметно переводить разговор на другую тему.

Говорить она могла обо всем на свете: о людях, книгах, политике, музыке и постепенно включила в круг своих интересов и мои рукописи. Она хотела знать абсолютно все о моих занятиях, с изумительной легкостью она вникала в суть вопроса и быстро ориентировалась в незнакомых темах. Я скоро заметил, что несмотря на свою практичность и хватку она имела пылкое воображение и могла показать мне совершенно новые ракурсы в моих исследованиях.

Она всегда радовалась, когда возвращалась домой, ко мне, и я любил ее, притом очень сильно.

Я продолжал заниматься наукой и здесь, в тюрьме. Мое начальство не оставило меня своими заботами после всего случившегося кошмара. Каждое утро ровно в девять посыльный приносит из библиотеки папку с манускриптами, нужными мне для работы. В пять вечера он снова их забирает.

Посыльный появился у меня неделю спустя после вынесения приговора. Тогда я был сам не свой и, конечно, представить себе не мог, что буду в силах заниматься рукописями. Я возвратил документы, не читая их. Но на следующее утро посыльный опять был у меня. Прошло несколько недель, прежде чем я отважился взглянуть на бумаги.

И вот так, постепенно, пробудился во мне былой интерес к работе. Снова я целиком погрузился в мир древних рукописей. Стал составлять списки и заказывать необходимые документы, которые желал получить на следующий день.

Как-то раз, это было в четверг, посыльный принес мне два пакета. В одном лежали заказанные материалы, в другом — три бутылки вина особого сорта и открытка, приветствие от кардинала. С того дня еженедельно по четвергам я получал это вино, всегда три бутылки.

Я работаю прилежно и плодотворно, и вино, должен признаться, доставляет мне удовольствие. Но не надо думать, что я забыл, почему оказался в тюрьме. Как я мог так поступить?

Я давно задумал записать свою историю, бутылки с вином от кардинала тут ни при чем. Я хотел сложить воедино отдельные эпизоды, как это делают в детской игре в кубики.

Но я медлил, не решался, мне было мучительно больно пережить все заново. Но медлил еще и потому, что еще раз хотелось прочитать эти необычные документы, к изучению которых приступил до моего срыва, когда сдали нервы. В этих документах разгадка всего, что произошло со мной. Я пытался заказать их сразу же, но каждый раз из моего списка литературы их вычеркивали.

В этом нет ничего странного. Еще во время судебного процесса Ватикан категорически отрицал свою причастность к этим документам. Кардинал под присягой заявил, что ни он, ни другие работники библиотеки не знали и не ведали о рукописях, которые я затребовал, и которые, как я настаивал, имели первостепенное значение в слушании моего дела об убийстве.

Тогда я поверил ему. Что здесь удивительного! Я натолкнулся на документы, никому не показал, взял домой, чтобы прочесть. Когда я отправился на север страны, на поиски кинжала, бумаги оставались на моем письменном столе. С тех пор их никто не видел. Они будто испарились.

Но когда кардинал начал посылать мне в тюрьму вино, я засомневался в добрых намерениях господ из Ватикана.

Я почти уверен, что кто-то из моих сослуживцев по библиотеке побывал у меня дома и взял документы. По всей вероятности, их спрятали в архиве.

Кардинал посылал мне вино, надеясь отвлечь меня от моих планов. Я мог бы помешать верующим в их поисках Бога, считал он.

После ужасной катастрофы в Перудже я принял решение. На бланке заказов я снова попросил прислать мне эти документы. Кардинал помешать мне никак не мог, он числился среди жертв воскресного несчастья.