Святая и греховная машина любви - [119]

Эдгар сидел в глубоком кресле — на белом меховом покрывале, — Харриет сидела на полу у его ног, положив одну руку ему на колено. В камине потрескивал огонь. Харриет плакала. Когда скрипнула дверь, Харриет немного отодвинулась и убрала руку. Монти вдруг охватила злость.

— Прошу прощения, что помешал, — сказал он.

— Ах, Монти, что мне делать? — Харриет всхлипнула.

— Перебираться в Худхаус и ждать возвращения блудного мужа, — отозвался Монти.

— Зачем ты так, — сказал Эдгар. Харриет встала на колени и вытерла глаза.

— Монти, ты хочешь, чтобы мы ушли из твоего дома?

— Ну что ты, нет. Я сам скоро уезжаю.

— Не надо, Монти, не уезжай, пожалуйста. Мне так тяжело было видеть Блейза — так жалко его… Все время казалось, будто я и сейчас еще могу все уладить, забрать его домой и… Но это невозможно. Не будь там тебя, я бы, наверное, его простила.

— В таком случае хорошо, что я там был, — заметил Монти. — Или плохо?

— Вдумайся в то, что он тебе предлагает! — взволнованно проговорил Эдгар. — У этого человека нет совести, ты не должна его жалеть. Он хочет превратить тебя в безвольную жертву.

— Ты прав, — поднимаясь с пола, устало сказала Харриет. — Я не должна поддаваться. Да и все равно, жить с этим я бы не смогла, просто сломалась бы… Но все же я так ему нужна… А теперь есть еще Монти… и все это так…

— Нет никакого Монти, — сказал Монти. — Его просто нет в природе.

— Монти, я надеюсь, ты не будешь возражать… Я рассказала Эдгару… о нас.

— О нас?

— Ну да, о нас с тобой. То есть о моих чувствах к тебе.

— Полагаю, Эдгар был просто счастлив…

— Ничего другого я и не ожидал, — заметил Эдгар.

— …и тем не менее, это его никоим образом не касается, — продолжал Монти. — Понимаю, я сам виноват, что согласился терпеть это чудовищное вмешательство в мою жизнь. Но мне не понятно, почему при этом мои личные дела должны становиться всеобщим достоянием.

— Извини… я…

— Надеюсь, ты довела до сведения Эдгара, что какие бы чувства ты ко мне ни питала, я не собираюсь отвечать тебе взаимностью?

— Монти! — Эдгар нахмурился.

— Да, я ему сказала. — Из глаз Харриет опять полились слезы.

— Ну, так я на всякий случай скажу еще раз — при свидетеле. Я не верю в твою так называемую «любовь», и меня не волнует, насколько это, с позволения сказать, «чувство» серьезно. В моем сердце нет ни грамма любви к тебе. Я помогал тебе единственно из чувства долга — а еще точнее, по инерции, потому что ты меня к этому принуждала. Буду очень тебе признателен, если ты направишь свои мечтания на кого-нибудь другого, а в этом доме, пожалуйста, никаких «интересных» отношений — никаких, ясно? Говорю это для твоего же блага. Все. А теперь отправляйся спать. И ты тоже, Эдгар. Выметайся.

Харриет, взиравшая на него с ужасом сквозь пелену слез, вскрикнула, закрыла лицо руками и бросилась вон из комнаты. Стало очень тихо.

— Ну, это уже было лишнее, — буркнул Эдгар.

— А по-моему, это было как раз то, что надо.

— Мог бы сказать все это помягче…

— Мягкость тут только навредит. И ты давай проваливай. Поезжай к себе в Лондон или, не знаю, куда ты деваешься всякий раз, после того как торчишь тут до глубокой ночи. Или ты ждешь, чтобы Харриет и тебе тут устроила спальню?

Эдгар сидел в кресле в прежней позе.

— Поеду, — сказал он. — Но попозже. Сначала я хочу с тобой поговорить… Слушай, Монти, тут у тебя нигде нет виски?

— В гостиной стоит бутылка. — Монти опустился на стул возле окна, качнулся вперед и обхватил голову руками. Идти сейчас на кухню было выше его сил.

— Вот, — Эдгар протягивал ему стакан с виски. Монти взял.

— Я хотел поговорить с тобой насчет Бэнкхерста, — сказал Эдгар.

— Да. Я благодарен тебе за то, что ты уладил это дело.

— Я как раз хотел сказать, что я его не уладил.

— А-а, понятно. Значит, не уладил.

— Я много думал о тебе, — сказал Эдгар.

— Очень тебе признателен.

— Я так и не смог тебя постигнуть.

— Я непостижим.

— Я имел в виду, что я до сих пор знаю тебя недостаточно хорошо. Понимаешь, Бинки, естественно, потребовал у меня рекомендацию. И я вдруг почувствовал, что не могу ее написать.

— Ничего удивительного. Как я уже сказал Харриет, меня вообще нет в природе. — Монти поднял голову и отхлебнул глоток виски. Комната мягко и ритмично покачивалась, голову сжимало словно тисками, тянуло вверх, и было такое ощущение, что лицо у него с каждой секундой удлиняется.

— Меня это очень беспокоит, — вынырнул откуда-то голос Эдгара. Эдгар трясущейся рукой подливал воду себе в виски. — Ты же знаешь, что положено писать в таких рекомендациях: честный, добросовестный, доброжелателен с коллегами, любит детей — и так далее. И вот, я вдруг понял, что не могу этого написать.

— То есть ты понял, что такому человеку, как я, нельзя доверять детей? Полагаю, что ты прав. А как там у меня с честностью и добросовестностью? Полагаю, тоже слабовато. Все, ладно, забыли об этом.

— Нет, нет, — заторопился Эдгар, — ты неправильно меня…

— Думаю, что правильно. Ты изложил суть дела вполне ясно.

— Я ведь не говорю, что думаю о тебе плохо. Просто я чувствую, что не понимаю тебя. Может, у тебя сейчас как раз нервный срыв, или…

— Нет у меня никакого нервного срыва, — сказал Монти. — Я бы сорвался, если бы мог. Но не получается.