Святая грешница - [31]

– В этом я не уверен, – отвечал ей епископ. – Правда, души мучеников имеют власть над оставшимися в живых. Если бы Феоктин был жив, он мог бы последовать твоему примеру и сделаться христианином. История христианства знает много случаев чудесного обращения. Но он умер, и единственно, на что еще можно надеяться, особенно при исключительных обстоятельствах его гибели от рук неверных, это лишь на его внезапное прозрение перед смертью, которое сделало его христианином.

– Но ты в этом не уверен? – настаивала Миррина. – Он вас не знал, а я, узнавшая вас, вас ненавижу! Если бы не вы, мы были бы еще счастливы. Это вы его убили, а не Ордула!

Епископ продолжал:

– Мученическая кончина очистит Ордулу от преступления, которое она совершила, и от всех скверн ее прошлой жизни, тогда как ты… Нет, это невозможно!

– Вот, ты сам сказал – невозможно? Я считала тебя более искусным или менее слепым. Если есть хоть какая-нибудь справедливость в царстве твоего бога, он не допустит такой несправедливости! А если это правда, и я, сделавшись христианкой, буду осуждена вечно видеть блаженство той женщины, которая погубила мое счастье… Что я буду тогда испытывать? Оставь меня! Ты не видишь в своих словах лжи, а между тем ты лжешь! Ты обманываешь самого себя и всех этих несчастных!

В эту минуту стража с высоты стен теменоса провозгласила девять часов. Не смущаясь упреками Миррины, Онисим громким голосом стал призывать христиан к молитве. Христиане творили общую молитву четыре раза в день: первый раз – в промежуток времени между пением петуха и первыми лучами занимающейся зари; второй раз – днем, в час трапезы; в третий раз – когда солнце уходит на покой, и зажигаются лампы, и наконец в девять часов вечера, перед сном…

– Ades, pater supreme, – начал епископ.

И христиане, собравшиеся на молитву, вторили ему, разделенные на два хора. Аскеты и девственницы стояли в первом ряду, среди них были также и замужние женщины, давшие клятву воздержания от плотской любви. Их называли «вдовами», несмотря на то, что мужья их были живы; и матроны, не имевшие силы отказаться от законных радостей земной жизни, почтительно целовали им руки.

Чтобы поддержать дух своей паствы, Онисим как можно чаще устраивал подобные религиозные сборища. Многие из готовящихся приобщиться к христианству требовали для себя благодати крещения. Прежде чем приступить к этому таинству, Онисим в присутствии трех дьяконов изгонял из них нечистую силу, так как подразумевалось, что они еще находятся во власти демона.

Видимые и невидимые враги, палачи земные и злая сила угнетали заключенных; с ними боролись в полной уверенности, что зло будет побеждено. Посты, уединенные размышления, общая молитва и пение, то торжественное и мрачное, то полное какой-то неземной радости, вливали в них чувство гордости, мужество, веру, доводили их до состояния экстаза. И самые ревностные из них, уверенные в ожидающей их благостыне, кричали страже:

– Чего они ждут – ваши начальники? Почему не сегодня?

Онисим сдерживал их. Но Ордула не соглашалась с его доводами: ее религия была полна жажды смерти, смерти, разделенной с другими, подобно торжественной и пышной трапезе.

Через язычников, которые ежедневно приходили осыпать их ругательствами и оскорблениями с высоты стен теменоса, и от тех нескольких друзей, которые у них еще оставались в Коринфе, христиане узнали, что конец близок. Епископ, предвидя, что ему придется принять смерть одним из первых, решил сам в последний раз отслужить с величайшей торжественностью, какая только была возможна при существующих условиях, литургию.

Началась она с гимна, протяжного и величавого, который один из дьяконов пел всего на нескольких нотах; он напоминал мелодию, которой обыкновенно трагические актеры Эллады сопровождали свои роли. Все собравшиеся повторили последнюю фразу, после чего хор разделился надвое, и вдохновенные, глубокие голоса зазвучали то трепетным страхом, то чистой верой.

Миррина и Клеофон хотели подойти ближе; их оттеснили назад. Только «приобщенные», принявшие крещение, могли присутствовать при этом таинстве. Остальные – кандидаты к крещению, ученики и состоящие под эпитимией для искупления какого-нибудь прегрешения – должны были оставаться за пределами круга христиан. Таков был обычай у христиан, когда они совершали свои таинства в закрытом помещении. Но сегодня оно происходило под открытым небом, во дворе теменоса, и те, кто не был «приобщен», даже язычники Миррина и Клеофон, могли с вершины портиков видеть всю церемонию.

Онисим со скрещенными на груди руками сидел на деревянной скамье. Дьякон возле него призывал милость свыше. Таинство развивалось наподобие трагедии, в которой все принимали участие и которая каждый раз проводилась различно, с небольшими изменениями. В те времена были намечены только главные моменты священнодействия; слова же можно было выбирать по вдохновению, и гений или страстное возбуждение, в зависимости от чувства и переживаний, придавали им самую разнообразную окраску, всегда новую…

* * *

Во время этой церемонии Миррина не оставалась равнодушной зрительницей: она то была охвачена жгучей жаждой действия, чувствуя в себе приток непреодолимой силы, ищущей применения; то ее наполняло сознание какой-то странной пустоты, и она испытывала изнеможение страшное и в то же время пленительное. Как и всех остальных, ее, после минуты возбуждения, наполняло страстное томление, томление желания и обладания. Но в то время, как остальные христиане приписывали это нетерпеливое ожидание божественному влиянию и жаждали постоянного присутствия божества, ее сердце призывало только земные радости, которые теперь были для нее недосягаемы.