Святая Елизавета Венгерская - [10]

— Завтрак, милорд? — спросил Джерард.

Завтрак? Был час пополудни. Хорнблоуэр не спал ночь. Вчера он выпил лишнего, утро провел в хлопотах и тревоге; тревога не отпускала и сейчас. Первым его движением было отказаться, потом он вспомнил, что вчера (неужели только вчера? казалось, прошла неделя) ворчал на задержку с завтраком. Нельзя столь явно обнаруживать человеческие слабости.

— Конечно. Можно было подать и пораньше, мистер Джерард, — проворчал он, надеясь, что раздражение в его голосе сойдет за досаду проголодавшегося человека.

— Есть, милорд, — отвечал Джерард.

Он уже несколько месяцев служил под началом у Хорнблоуэр и знал его настроения не хуже любящей жены. Знал он и природную доброту Хорнблоуэра. Должность свою он получил как сын старого друга, хотя служить у легендарного Хорнблоуэра мечтали адмиральские и герцогские сынки. Хорнблоуэр через силу съел фрукты и вареные яйца, выпил, несмотря на жару, кофе. Он еще потянул время, прежде чем возвращаться на палубу, и на эти несколько минут сумел забыть про свои тревоги — по крайней мере, почти забыть. Но стоило выйти на палубу, и они нахлынули с новой силой. Его не отвлекал ни новый способ движения по реке, ни быстро скользящие за бортом низкие берега. В конце-концов, его поспешное отбытие из Нового Орлеана — лишь жест отчаяния. «Дерзкого» не догнать. Камброн совершит задуманное под самым его носом, выставит на посмешище всему миру — его миру, во всяком случае. Он не получит нового назначения. Хорнблоуэр вспомнил годы после Ватерлоо, годы, проведенные не у дел. Казалось бы, он жил в довольстве и почете, заседал в Палате Лордов, пользовался влиянием в графстве, рядом была любящая жена, подрастал сын. И все же он не жил, а прозябал эти пять лет после Ватерлоо, пока не подошел его черед сделаться адмиралом. Он осознал это, только испытав бурную радость при назначении в Вест-Индию. Теперь вся его жизнь до самой могилы будет такой же безрадостной, даже хуже — ее не скрасит надежда на будущее назначение. Его охватила досада. Он сидит и жалеет себя, вместо того, чтобы ломать голову. Что замыслил Камброн? Если удастся его опередить, с триумфом прибыть к месту высадки, то доброе имя Хорнблоуэра спасено. Если очень повезет, он сможет решительным образом вмешаться. Но вся Испанская Америка бурлит, и вся Вест-Индия, исключая только британские колонии. Камброн может высадиться, где угодно, и Хорнблоуэр едва ли найдет законные основания вмешаться. Камброн наверняка заручился полномочиями от Боливара или другого повстанческого лидера. С другой стороны, он осторожничает, значит — опасается, что Королевский флот ему помешает. Помешает? С командой в шестнадцать человек, не считая сверхштатных и двумя шестифунтовками? Бред. Камброн его одурачил. Надо думать, думать, думать.

— Мы увидим Сен-Филип не раньше заката, милорд, — доложил Харкорт, козыряя.

— Очень хорошо, мистер Харкорт.

Значит, не придется обмениваться салютами. Он покинет Соединенные Штаты, как побитый пес. Он так мало пробыл в Новом Орлеане, что неизбежно пойдут пересуды. Худ придумает благовидное объяснение, но никто не поверит. Назначение, о котором Хорнблоуэр столько мечтал, обернулось позорным провалом. Он с таким нетерпением предвкушал этот визит, и что же? Он не увидел толком ни Нового Орлеана, ни Америки, ни американцев. Он не заинтересовался огромной Миссисипи. Проблемы мешали ему уделить внимание обстановке, а обстановка — вникнуть в проблемы. Например, фантастический способ передвижения — «Краб» делал пять узлов относительно воды, плюс еще течение. В результате возникал довольно сильный кажущийся ветер — удивительно было нестись навстречу воздушной струе, не испытывая качки, слыша слабое дрожание стоячего такелажа и ни скрипа бегучего.

— Обед подан, милорд, — доложил Джерард, вновь появляясь на палубе. Уже темнело, но в каюте было жарко и душно.

— Шотландский суп, милорд, — сказал Джайлс, ставя на стол дымящуюся тарелку.

Хорнблоуэр рассеянно зачерпнул бульону, попытался проглотить и отложил ложку. Он не хотел ни вина, ни супу, однако должен был притворяться и, давясь, проглотил еще несколько ложек бульона.

— Цыпленок маренго, милорд, — сказал Джайлс, ставя новую тарелку.

С цыпленком видимость было соблюсти легче — Хорнблоуэр отрезал несколько кусков, немного пожевал и отложил нож и вилку. Если бы случилось чудо, если бы «Дерзкий» сел на мель, или оба его буксира поломались и «Краб» победоносно их миновал, Хорнблоуэру бы доложили. Нелепая, дурацкая надежда. Джайлс убрал со стола, поставил блюдо с сыром и тарелку, налил бокал портвейна. Ломтик сыра, глоток портвейна — можно считать, пообедал. Джайлс водрузил на стол серебряную спиртовку и кофейник, фарфоровую чашку — прощальный подарок Барбары. Кофе принес небольшое утешение — хоть какое-то утешение в этом беспросветном мире. На палубе было уже совсем темно. Справа по курсу, медленно смещаясь к траверзу, мерцал огонь — это горел маяк, один из тех, которые американцы установили, чтобы облегчить ночное движение по Миссисипи. Они и впрямь заинтересованы в нарождающемся паровом сообщении — недаром целых шесть буксиров постоянно снуют вверх и вниз по реке.