Священный лес - [34]
— Если змея принимает твои подарки, — говорит Вуане, — если она ест принесенные тобой яйца, она всегда тебе покровительствует. Змея никогда не обманывает.
И я вспоминаю: тома считают, что вода и змея существовали до человека и, следовательно, даже раньше Афви.
Лес накладывает на нас свой отпечаток.
Мы осунулись и обросли бородами. Целые созвездия крестиков липкого пластыря покрывают наши руки и ноги, разъедаемые плесенью кроу-кроу, которая неизбежно появляется в сезон дождей.
Несколько дней, проведенных в Бофосу, стали для нас чем-то вроде каникул. В харчевне Борэ можно найти красное вино, хлеб из Масента и даже консервы; хижина, обставленная мебелью из ящиков, предоставляет относительный комфорт, в болотистой реке мы купаемся — все это отдых от трудной жизни в чаще.
После этой короткой передышки мы с удовольствием возвращаемся в свою хижину в Тувелеу. За время нашего отсутствия Зэзэ, обнаруживающий гораздо больше беспокойства, чем Вуане, не раз обходит окрестные деревни, чтобы помешать деятельности сторонников Даразу.
Меня удивляет их ожесточение.
— Они думают, что вы хотите лишить тома их положения, — говорит мне Вуане.
Иногда мы сопровождаем Зэзэ. Он считает, что клевете наших противников лучше всего противопоставить дружелюбие.
Мы уже хорошо знаем тропы Геригерика, и у нас теперь много друзей в деревнях. По-видимому, тома слишком заняты, чтобы интересоваться нашей деятельностью. Каждый год после жатвы они забрасывают старые участки, и старейшины распределяют в лесу новые. Мужчины должны их раскорчевать, затем сжечь срубленные деревья. В это время днем в деревнях остаются только старики и дети — все трудоспособное население готовит землю к посеву. Этот тяжелый труд должен быть закопчен до больших дождей. Но по вечерам, когда жители возвращаются домой, они приходят сердечно приветствовать нас, и гостеприимство их неизменно. Нам кажется, что ничто не подтверждает тревог Зэзэ.
Путешествия по лесу убеждают нас в том, какое большое значение в жизни тома имеют жертвоприношения.
В каждой деревне мы видим ритуальные предметы, которых до сих пор не замечали.
На могилах предков лежат кресты из бревен, просверленные посередине и нанизанные на длинный стержень, словно наложенные один на другой турникеты.
На площадях стоят колышки, около них кучкой положены кольца. В хижинах к стенам прикреплены пучки лиан-вьюнков. Под навесами крыш висят гирлянды гибких лиан. Все эти талисманы защищают селение или семью от огня, от смерти, от болезней.
А вдали от деревень, в самой глубине лесной чащи, то там, то сям от главной троны отходят узенькие тропинки, ведущие к местам, где каждый мужчина приносит свои жертвы воде и змее.
Снова долгие дни ожидания в опустевшем Тувелеу, пока Зэзэ и Вуане справляются у знаменитых колдунов, как им быть дальше. Вынужденная бездеятельность становится невыносимой, и мы устраиваем нечто вроде амбулатории, в которой лечим порезы, венерические болезни, раны от разорвавшихся ружей местного производства, нарывы.
Сначала жители Тувелеу не очень-то доверяют нашему врачеванию, но нам удается вылечить несколько человек. Антибиотики — пенициллин или ауреомицин — оказывают молниеносное действие на не привыкшие к ним организмы, и с каждым днем все больше пациентов, главным образом женщин, приходит на «консультацию» к Жану Фиштэ, ловкость которого в обращении со шприцем выдвинула его на должность главного врача экспедиции.
Однажды вечером мы превращаемся в «неотложную помощь». К нам приносят мужчину, скрюченного и покрытого шрамами. Лицо и плечи — в открытых рваных ранах. Даже беглый осмотр показывает, что скрючен он от рождения. Но, кроме того, сегодня наш пациент упал с вершины пальмы.
Продезинфицировав раны и засыпав их сульфамидами, мы стягиваем их, как можем, лентами липкого пластыря (у нас нет хирургических скрепок). Раненый приходит в себя, а после стакана рома оказывается в состоянии говорить.
— Это уж третий раз он падает с пальмы, — поясняет Вуане.
Мы советуем раненому не повторять этих упражнений, которые ему, видимо, не удаются. Его левый глаз, не закрытый повязкой, выражает глубокую грусть.
— Он не может, это его занятие, — говорит Вуане, — Он сборщик плодов капустной пальмы.
Старейшины и знахари привыкли собираться в нашей хижине.
Даже в отсутствие Вуане мы можем вести с ними долгие беседы: почтенный старец Вуане Бэавоги слуишт нам переводчиком. Высокий рост, худощавость и благородство жестов, белые борода и волосы делают его немного похожим на фульбе. Еще в детстве, сразу после татуировки, он покинул деревню и нанялся на работу к белым. Со временем он стал доверенным лицом какого-то чиновника, сопровождал его во всех переездах по стране и теперь говорит почти на всех языках Гвинеи. После отставки Вуане Бэавоги вернулся в Тувелеу. Здесь все его уважают, удивляются его знаниям, хотя он и отказывается принимать участие в фетишистских праздниках.
Этому деревенскому скептику повезло больше, чем стрелку Ноэлю Акои: он живет без особых забот, воспитывая на свой манер внучат, целый рой которых всегда следует за ним, и присматривая за своим участком. Его изумляет паша аппаратура, особенно магнитофон, и он без конца расспрашивает нас о них, но не понимает ни нашего интереса к священному лесу, ни враждебного отношения знахарей к нам.
