Священный камень - [58]

Включив поиск по ключевым словам, Хальперт принялся разглядывать переданные с «Гольфстрима» по факсу Трюйтом фотографии. Перекатился, сидя в кресле, к другому компьюте­ру, вставил их в сканер, связался с Госдепартаментом и запустил сравнение с зарегистрированными паспортными фотография­ми. База данных огромна, и поиск может занять пару дней. Оста­вив компьютеры делать их дело, Хальперт отправился в сто­ловую. Сегодня там давали бефстроганов, его любимое блюдо.

—    Сэр, нас задержал ракетный эсминец ВМС США, — про­изнес голос в трубке.

—    Что ты имеешь в виду? — переспросил Хикмэн.

—    Нам было приказано остановиться, иначе нас потопят, — ответил капитан «Фри Энтернрайз».

План Хикмэна рушился на глазах.

—    Вы не сможете смыться? — спросил он.

—    Никак.

—    Тогда вступайте в бой, — приказал Хикмэн.

—    Сэр, это самоубийство, — громко сказал капитан.

Хикмэн на секунду задумался.

—    Хорошо, тогда попытайтесь тянуть время как можно дольше.

—    Есть, сэр.

Нажав кнопку отбоя, Хикмэн откинулся в кресло. Для ко­манды «Фри Энтерпрайз» у него с самого начала была заготов­лена легенда. Он сказал, что метеорит, вкупе с ядерным зарядом, нужен для удара по Сирии. Сказал, что устроит так, что обви­нение падет на Израиль, в результате чего на Ближнем Востоке начнется полномасштабная война. Когда все закончится, сказал он, США смогут полностью контролировать регион и уничто­жить базу для терроризма.

Но истинные его цели были куда более личного характера. Он желал отомстить за смерть единственного в мире человека, которо­го любил. Спаси Господь тех, кто попытается встать у него на пути.

Снова взяв в руку телефон, он позвонил в ангар и приказал:

—    Подготовьте мой самолет для перелета в Лондон.

—    Эгей! — крикнул Мидоуз мужчине, стоящему на палубе катамарана.

—    Привет! — ответил тот.

Рослый, выше метра девяносто, худощавый, с аккуратно под­стриженной бородкой и кустистыми седыми бровями, он глядел так, будто знал какой-то секрет, которого не знал больше никто. На вид ему было больше шестидесяти, и он копался в каком-то предмете, формой похожем на торпеду.

—    Разрешите взойти на борт?

—    Вы специалист по сонарам? — с ухмылкой спросил мужчина.

—    Нет, — честно ответил Мидоуз.

—    Ладно, все равно поднимайтесь, — с легким разочаровани­ем в голосе сказал мужчина.

Очутившись на палубе, Мидоуз подошел к нему. Тот выгля­дел до странности знакомым. И тут Мидоуз вспомнил.

—    Эй, так вы тот писатель, который...

—    Бывший писатель, — улыбаясь, ответил мужчина. — Да, это я. На секунду забудем про это. Как у вас с электроникой?

—    На моем камине часы до сих нор на летнем времени, — при­знался Мидоуз.

—    Проклятье, — ответил писатель. — Спалил материнскую плату в этом сонаре, а надо починить ее, пока погода не налади­лась и не пришло время выходить в море. Ремонтник должен был приехать уже час назад. Наверное, заблудился.

—    Давно здесь стоите? — спросил Мидоуз.

—    Уже четыре дня, — ответил писатель. — Еще пару дней, и мои матросы окончательно угробят себе печень. Вошли во вкус, так сказать. Все, кроме одного парня, который много лет назад завязал и теперь наседает на кофе и выпечку. И где я их только набрал? Все эти экспедиции — один плавучий дурдом.

—    Ах да, вы же занимаетесь морской археологией, — вспом­нил Мидоуз.

—    Даже не произносите слово «археология» на борту этой посудины, — шутливо сказал писатель. — Для нас это слово — синоним некрофилии. Мы просто ищем приключений.

—    Извините, — с улыбкой ответил Мидоуз. — Понимаете, мы расследуем кражу, произошедшую в порту пару дней назад. Ваши парни ничего не видели?

—    Вы американец, так зачем вам расследовать кражу в Ан­глии? — спросил писатель.

—    Вам знакомо понятие «национальная безопасность»?

—    Да уж. Где вы были, когда я еще не бросил писать? Был бы такой сюжет...

—    Я серьезно, — сказал Мидоуз.

Писатель на мгновение задумался.

—    Нет, мы ничего не видели, — ответил он. — У нас тут фото­камер больше, чем на выходе Синди Кроуфорд в купальнике. Под водой, над водой, в каютах у приборов... черт, по-моему, даже на мостике. Я арендовал их на киностудии.

—    Вы британцам об этом говорили? — ошеломленно спросил Мидоуз.

—    А они не спрашивали, — ответил писатель. — Похоже, они более всего желали убедить меня в том, что я ничего не видел. А я почти ничего и не мог видеть.

—    Действительно ничего?

—    Да, особенно если это происходило поздно ночью, — отве­тил писатель. — Мне, знаете ли, уже за семьдесят, и после десяти вечера разбудить меня может только пожар или голая девушка.

—    А камеры?

—    Оии-то работают круглосуточно. Мы готовим телешоу о наших поисках. Пленки нынче дешевы, а хорошие кадры бес­ценны.

—    Вы не против показать их мне?

—    Только если скажете «покажите, пожалуйста», — ответил писатель, направляясь к каюте.

Спустя двадцать минут Мидоуз уже нашел то, что искал.

32

Небиль Лабатиби с возбуждением и предвкушением погля­дел на ядерную бомбу, стоящую на деревянном полу квартиры в доме неподалеку от Стрэнд. Это был безжизненный предмет, из обработанного на станках металла и пары медных проводов, но он распространял вокруг себя ореол опасности и величия. Бомба не была просто предметом, она жила собственной жиз­нью. Как картина или скульптура, наполненная жизнью сквозь руки своего создателя, она не была просто глыбой металла. Это ответ на мольбы его народа. Они ударят в самое сердце Брита­нии. Ненавистной Британии, чьи слуги воровали сокровища из пирамид, воевали заодно с американцами в войнах, которые не имели права начинать. Лабатиби оказался посреди логова льва. Вокруг простирались деловые кварталы Лондона. Сити с банкирами, финансирующими угнетателей. Картинные гале­реи, музеи, театры. Даунинг-стрит 10, Парламент, Букингем- ский дворец. Дворец, обиталище королевы, древнего символа всего того, что он так ненавидит. Напыщенность, помпезность, церемонность и показная праведность. Скоро все это сгорит в огне под ударом меча ислама, и мир уже никогда не останет­ся прежним. У зверя будет вырвано самое сердце. Священная земля, наполненная столетиями истории, станет безжизненной пустыней, где нечего будет делать живому человеку.