Священная - [68]

Ненавижу эти долбаные ступени в лесу. И то, как хорошо я их знаю, как помню каждый их сантиметр, каждую трещинку и борозду в цементе, каждый клочок мха, покрывающий их, словно бархат. Ненавижу резкий скрежет, который раздается при каждом шаге. Ненавижу перила, за которые приходится цепляться. Если бы у меня была возможность, я бы взяла отбойный молоток и разнесла бы эту лестницу на куски, а затем утопила бы все до одного в озере Джексон.

Разровняла бы все кладбище на бульдозере.

Сожгла бы черное платье, которое на мне надето. А мамины красивые туфли выбросила бы в мусор.

Но я не могу этого сделать. Я во сне, и сейчас тело контролирует Клара из будущего, которая едва может передвигать ноги. Ее, словно плащ, окутало оцепенение, укрывая от всех и давя на плечи, отчего каждый шаг дается с неимоверными усилиями. Она думает, что должна заплакать, но не может выдавить и слезинки. Хочет отпустить руку Кристиана, но ее словно парализовало. Кажется, сейчас она способна лишь монотонно идти вперед, а затем подниматься по лестнице на холм, где собираются люди.

К дыре в земле.

Навстречу смерти. Смерти мамы. И как всегда, на задворках сознания ощущается Чернокрылый, скорбящий вместе со мной. И эта скорбь порождена не его разумом, а зияющей дырой в его сердце.

Мама не шутила, когда говорила, что теперь моя жизнь будет походить на домашний арест. Всю неделю каждое утро Билли отвозит нас в школу. Она ведет себя как обычно, словно в этом нет ничего странного, но при этом все время остается начеку.

Я предложила маме вообще забить на школу и проводить время с ней, но она и слышать об этом не захотела.

– А что сказали бы в Стэнфорде? – шутит она.

– У тебя рак. И я почти не сомневаюсь, что они бы все поняли, – отвечаю я.

И это веский аргумент.

Но даже он не помогает. У мамы есть пунктик насчет нормальности. Всегда старайся вести себя так, будто ничего не произошло. И это безумно раздражает, потому что мы и сами не нормальные. Не вижу смысла притворяться, что это не так. Но мама непреклонна. Нормальные дети ходят в школу. Так что и я должна туда ходить.

Мне очень хочется вернуть свою жизнь. Хочется пойти в «подвязку» и поболтать с Анджелой. Хочется поужинать в доме Эйвери в воскресенье вечером и целоваться с Такером на заднем крыльце. Ведь именно это делают нормальные люди, верно? Видятся с друзьями. Встречаются с парнями.

А еще я хочу летать. Иногда я даже чувствую собственные крылья, будто они жаждут расправиться и почувствовать потоки ветра в небе.

– Это отстой, – говорит Анджела в четверг во время обеда, через четыре дня после аварии. Она откусывает большой кусок зеленого яблока и громко хрустит им. – Но на тебя напал Чернокрылый ангел, Клара. Так что лучше перестраховаться, чем потом жалеть.

– Вот только я перестраховываюсь и жалею.

Она бросает на меня выразительный взгляд, ясно говорящий: «Хватит ворчать».

– Ладно, лучше перестраховаться, чем умереть.

– А вот с этим не поспоришь.

– Боже, как бы я хотела оказаться там, – восклицает она так громко, что двое проходящих мимо школьников останавливаются и явно задаются вопросом: «Что это нашло на Анджелу Зербино?»

Но подруга сердито смотрит на них, и те тут же уходят.

– Опять все веселье прошло без меня, – хнычет она, но уже тише.

– Там было не до веселья. Поверь мне.

– Держу пари, это было умопомрачительно. Выброс адреналина. Оголенные нервы.

– С каких это пор ты стала адреналиновым наркоманом? – спрашиваю я. И нет, это было не умопомрачительно, а ужасно. Что-то вроде «надеюсь, я не обделаюсь от страха». Или «надеюсь, я не отключусь от испуга».

– Но Чернокрылый был великолепен, правда? Он красивый? Ты видела его крылья?

– Он не дикое животное, Эндж.

– Да уж, и точно не лось, – сопя, говорит она.

– Ты что, прослушала ту часть о том, как мне было страшно? Я все время думала: «Вот почему Такера не будет на кладбище. Семъйяза убьет его».

Она замирает на середине укуса.

– На каком еще кладбище?

Вот дерьмо.

Анджела сверлит меня взглядом.

– На каком еще кладбище, Клара?

Придется все ей рассказать.

– Мой повторяющийся сон – это видение. Тот странный лес с лестницей – это кладбище Аспен-Хилл. Это похороны. Сначала я думала, что умрет Такер, потому что его нет в моем видении. Но потом оказалось, что это мама.

Она прижимает руки к голове, словно эта информация сейчас взорвет ей мозг.

– Как ты догадалась?

– Вообще-то это Кристиан. Там похоронена его мама. Хотя, возможно, я бы и сама догадалась обо всем через какое-то время. Но теперь все совершенно очевидно.

– Значит, ты рассказала все Кристиану. – Она выглядит по-настоящему обиженной. – Кристиану, а не мне.

Я пытаюсь придумать хорошее оправдание этому. Например, что мне не хотелось отвлекать ее от собственного предназначения. Или что мне хотелось во всем разобраться наверняка и что я и маме-то рассказала, лишь когда не оставалось выбора. Но у меня вырывается только:

– Эй, а разве не ты заставила меня рассказать Кристиану о своем сне?

– Ты мне не доверяешь? – спрашивает Анджела.

Она собирается добавить что-то еще, но тут в другом конце столовой раздаются громкие голоса. И уже через секунду становится понятно, что это публичное расставание. Девушка начинает плакать, не истерично и драматично, как Кей в прошлом году, но толпа все равно расступается. И тогда я узнаю в этом печальном создании Кимбер, подружку моего брата. А рядом с ней замечаю Джеффри, возвышающегося над ней, словно бесстрастная каменная статуя.