Свой среди волков - [71]

агрессивные — употребляют только мясо с конечностей и овощи. Далее идет верхняя прослойка среднего класса — «контролеры». Около четверти их рациона составляют овощи, остальное — мясо со спины и других мест, кроме конечностей. В рационе волков рангом ниже мясо и овощи распределены равномерно. Ну и у последних в списке четверть доли мясо, а три четверти — содержимое кишечника.

Разводя домашних собак, люди чудовищно исказили естественный порядок вещей: всех кормят одинаково, независимо от статуса. И в основном это либо сухой корм, либо консервы, где все смешано в единую субстанцию, да еще собачье печенье — при том, что ни один дикий волк в жизни не пробует пшеницы! В итоге собака сбита с толку и не понимает, какую социальную функцию ей выполнять. А тут еще мы усугубляем положение бездумной дрессировкой — например, заставляем гордых лидеров ложиться или садиться на глазах у собачонок мелкого пошиба.

В погоне за эстетикой мы отняли у многих собак их исконные средства коммуникации. У одних теперь плоские морды, за которые не укусишь, — следовательно, традиционное наказание, которое тысячелетиями практиковали их предки, отпадает. У некоторых пород висячие уши — попробуй такими ушами что-нибудь покажи. А иным до недавнего времени купировали хвосты — слава богу, в Великобритании это теперь запрещено. А ведь хвост — важнейший компонент собачьего языка, его используют для распространения в воздухе своего запаха — как вентилятор.

Глава 26 Семейные ценности

После смерти Шайенн я пару месяцев держал трех щенков Илу в сарае. За это время они уже стали есть с молоком и мясо — я старался нарезать его как можно мельче, имитируя субстанцию, которую отрыгивала бы для них мать. Они заглатывали угощение как миленькие и вскоре отказались от молока, а там перешли и на куриные крылья. За них мальчишки даже дрались между собой, рычали и фыркали. Им требовалось все больше и больше места, но делить вольер с Тенью и Бледнолицым они, конечно, не могли. Пришлось принять меры. Мне помогали шестеро волонтеров. Совместными усилиями мы огородили соток двадцать на самой границе парка, рядом с моим фургоном. Я поместил взрослых волков туда, а щенков перевел в вольер ниже по склону, где они родились, и поселился там вместе с ними.

Мне одному пришлось отвечать за все сразу. Будь мы на воле, ухаживать за волчатами помогали бы другие члены стаи, а роль няньки заключалась бы только в воспитании и присмотре. А тут я сам должен был и согревать их, и кормить, и следить, чтоб не покалечились, и приводить на ночь спать в логово. Переложить часть обязанностей было не на кого. Я вроде как считался взрослым, но практических навыков, по сравнению с волком, мне явно недоставало. Тем не менее в целом все шло неплохо — они даже послушно уходили вместе со мной спать в нору. Но впоследствии выяснилось, что все-таки кое с чем я переборщил. Возьмем, к примеру, Тамаску: бета-самец, огромный и бесстрашный, готовый защищать стаю. Лишь одна вещь с детства повергала его в ужас — гроза. Стоило сверкнуть молнии, как он, совсем малыш, бежал ко мне, скуля и прося защиты. (Мы тогда еще не переехали в вольер, ютились в сарае.) Его нужно было взять на руки и согреть. Я клал его на шею и носил, как шарф. Успокоившись, он рефлекторно искал что-то, хоть чуть-чуть напоминающее грудь матери, желая подкрепиться. Это всегда оказывался мой нос. Он посасывал его минут двадцать, после чего мирно засыпал, и я относил его к остальным.

Ага, когда милый пушистый трех-четырехнедельный комочек присосется к твоему носу — это приятно и ужасно трогательно. Все вокруг чуть не плакали от умиления. Одного я не учел: первый наставник — это на всю жизнь. Вот и представьте себе взрослого, огромного волка, в шестьдесят килограммов весом, который во время грозы сидит где-нибудь под деревом, взгромоздившись мне на колени, и сосет мой нос. Только теперь его пасть слишком велика, и Тамаска просто крепко зажимает кончик моего носа меж резцов. Поэтому обращаюсь к владельцам собак: будьте осторожнее! Все, чему вы учите щенков в раннем детстве, они будут помнить до конца дней.

Было еще одно упущение, в котором мне потом пришлось раскаяться. Поначалу после кормления я брал волчат в логово под землю, греться. К шести месяцам они уже достаточно выросли, чтобы большую часть времени проводить снаружи, предпочитая в плохую погоду лежать под деревьями. Только если ливень продолжался несколько дней, мы, промокнув насквозь, забирались в нору. Спальные места под землей мы четко между собой распределили: я, Мэтси и Яна залезали поглубже, свернувшись в один клубок, а Тамаска, самый крупный, лежал у входа, повернувшись к нам задом и наполовину высунувшись наружу. Все было ничего, пока он был щенком. Но когда он подрос, то стал закрывать собой весь проход и к тому же неистово пускал ветры. Наевшись сырого мяса, он проделывал это каждые четверть часа. Иногда вонь стояла такая, что он сам поворачивался, принюхивался и смотрел на нас, будто бы вопрошая: «Это кто же здесь такого натворил?» А каково было нам в дальней части норы, которая никак не проветривалась! Вот и выбирай: лезть наружу, под ливень, или сидеть в этой жуткой вонище, пока не потеряешь сознание.