Своими глазами - [73]

За рубцы от бичей на коже,

На кресте пролитую кровь.

В те дни, ни о чём не жалея,

В усмешке скривив уста,

Злорадствовали архиереи:

"Если Ты Бог, то сойди со креста!"

Не скорбя о земных дарах

И поверив в Твои Заветы,

Отвергли смертельный страх

Святые мученики и поэты,

Сожжённые на кострах,

Чтоб имя твоё в веках

Светило превечным светом.

В объятья двуликой державы

Припав, над землёй возвышаясь,

В золотых омофорах купаясь,

Как в лучах незаслуженной славы,

И опять ничему не веря,

Но ведая, что творят,

Во имя Твоё архиереи

Тех, кто любит Тебя, казнят.

Лик божественный не распознать,

Уклонясь от креста и темницы.

И стоит ли нам дивиться,

Что Тебя не хотят признавать?

Им похлёбка из чечевицы

Нужней, чем Твоя благодать.

Дай им, Бог, до конца дохлебать.

РАССТРЕЛЯННОМУ ОТЦУ

Без суда и вины расстреляли поэта.

И за то, что стихи не менял на монеты,

Не нашлось для него ни креста, ни могилы,

Только ветер стонал над землёю остылой.

Сохранились стихи, как эпохи примета,

Окровавленным свитком непрожитых лет,

Чтоб оставить потомкам печальный привет.

Чтоб они в суете не забыли

Всех, по воле злодеев, покинувших свет,

Растворившихся в лагерной пыли…

30 июля 2008 г.

ЗАВЕЩАНИЕ

Я прожил как хотел

И умер как умел.

Мы все в сем мире гости.

Во мраке гробовом,

Под камнем иль крестом

Покойтесь мирно, кости.

Судей своих не знаю,

Врачей своих прощаю.

Я клином вышиб клин.

В музей отдать бумаги,

А тело сунуть в раки

Во век веков аминь.

Анатолий Павлович Адельгейм, 1929 г.

Павел Бернардович Адельгейм. Был расстрелян в 1938 году

Каолиновый завод под Киевом, построенный П.Б. Адельгеймом, начало XX века

В центре — Павел Бернардович Адельгейм, слева — его сын Анатолий, 1926 год

Анатолий Павлович Адельгейм,1923 год

Следственное фото. Расстрелян в ноябре 1942 года

Павлик Адельгейм с родителями, 1940 год

Мать после ареста, 1948 год

Павлик Адельгейм в детдоме, 1945 год

Старец Севастьян со своей общиной, г. Караганда, 1950 год. Слева — Павел Адельгейм 12-ти лет

О. Севастьян был келейником последнего Оптинского старца Нектария

Преподобный Севастьян Карагандинский — Оптинского старчества преемник

С ДНЁМ РОЖДЕНЬЯ! (Накануне ареста)

Вот опять настала осень

И опять Михайлов день,

И сегодня двадцать восемь

Перешло через плетень.

Не вчера ли на вечорку

Собиралась погулять?

Оглянулася девчонка —

Уж давно жена и мать.

И серебряные пряди

Притаились в волосах.

Осень. В блекнущем наряде

Несказанная краса.

В сердце нет ещё усталости,

Жизнь как прежде, хороша. Выпьем!

Дай Бог мирной старости.

Да не старится душа!

23 сентября 1969 г.

Молодожены Адельгейм, 1959 год

13 июля 1959 год – 13 июля 2009 год. Золотая свадьба

СВИДАНИЕ В ТЮРЬМЕ

Я ждал. И отворилась дверь:

И мы с тобою встретились глазами.

И первый раз за всё, за всё — теперь

Мои глаза наполнились слезами.

Поверить сердце всё ещё не смело

В то, что казалось навсегда утраченным.

А может, то весна прошелестела

В зелёном платье, поясом охваченном?

Снаружи шум, как боль, утих.

Вокруг пространство опустело…

Лишь шёлк волос твоих,

И пряный запах тела,

И рук знакомое тепло

На сердце вечностью легло.

Блаженства большего душа уж не хотела.

1969 г.

ЛАГЕРЬ

За заборами,

За запорами,

За собачьими злыми сворами

Погребённые,

Прокажённые,

До костей, до души обнажённые,

Дни и ночи

Мы волочим.

Словно цепи.

Нету мочи.

Ни просвета,

Ни привета.

Смерти нет.

И жизни нету.

1970 г.

Молодая семья Адельгейм, первенец — Машенька, 1960 год

"ДОГОРАЙ, ГОРИ МОЯ ЛУЧИНУШКА, ДОГОРЮ С ТОБОЙ И Я"

На Запад солнце медленно скатилось.

День догорел. На землю тьма легла.

Напрасно ждал я. Чуда не случилось.

Любовь тебя ко мне не привела.

Ты снова письма пишешь по привычке,

Любовью строчки не согрев,

И мысли на листе, как будто спички,

Во мраке гаснут, не сгорев.

Я, как письмо, прочитано — забыто.

Ты не поймёшь, в чем не права,

И на мои сердечные обиды

В ответ опять пришлешь слова.

Слова о том, что ты мне рада,

Но занята. Так много бед:

Работа, дети — все слова, что надо

Сказать взамен тех чувств, которых нет.

Моя душа отчаяньем разбита.

В моем окне потушен свет.

Последняя из карт тобою бита.

Я нищ и наг, и мне приюта нет.

За проволокой тюрьмы тутовник старый

Кудрявой порослью опять зазеленел,

Обугленный огнем недавнего пожара, Калека!

Лучше бы ты полностью сгорел.

20 октября 1971 г.

Мать о. Павла, Татьяна Никаноровна со своими внуками, старшая Машенька и двойняшки Аня с Ваней, 1967 год

Жена Вера, двойняшки Аня и Ваня и старшая дочь Мария. Фото, присланное в тюрьму, 1971 год

ПОСВЯЩАЕТСЯ ЛЕНУРУ ИБРАИМОВУ (крымский татарин, с которым вместе сидели)

Белый Крым застелил виноград,

как беда.

Только вам не вернуться назад

никогда.

Память в сердце,

как нож вонзим —

Ярким солнцем

охваченный Крым.

Слёзы нашей

общей беды

В горькой чаше

морской воды.

Родина, руки твои целовать

и глаза,

Только мне до тебя достать

нельзя.

Родина, отнятая,

но моя!

Вам — только слёзы,

чужие края.

Сердце — тебе,

огневой херувим,

Далекий, но

незабываемый Крым!

1973 г.

ПОСВЯЩАЕТСЯ ПАВЛУ АДЕЛЬГЕЙМУ

А пальцы чешутся и чешутся на правой,

На правой, той, которой нет.

Есть рулька жуткая и бинт кровавый

И воспалённый полубред.

Твой лик так чёток и понятен:

Черты лица чисты.

По словно вымершей палате

Свой путь проходишь ты.

И я в почтенье и во гневе

Вслед за тобой иду.

О, чьи глаза в тот миг горели,