Своим путем - [9]

Нередко на дачу приезжают гости, но долго не задерживаются. Настоящих друзей у нас мало. Их было бы больше, если бы не характер отца. У моей матери врожденный дар располагать к себе, но у отца не менее выраженная способность «резать правду-матушку в глаза» и отваживать от дома.

Отец признает далеко не всех эмигрантов. Одних он называет в глаза «окостенелыми мамонтами», других просто «родовитыми брехунами».

Как-то у нас перекрашивал забор какай-то именитый эмигрант. Он малярничал, конечно, временно. До падения большевиков. Отец обнаружил, что дворянин-маляр кладет один слой краски вместо двух. Поднялся скандал.

— Вы не смеете так говорить, — шипел, выпрямившись, седовласый маляр и размахивал кистью. — Я бывший камер-юнкер его императорского величества.

— Морду тебе набью, камер-юнкер! — наступал отец. — Ни шиша у меня не получишь.

— Кровопийца! — взвизгнул маляр-камер-юнкер.

— Вор, брехун родовитый!

Красный от стыда, я ушел, чтобы не слышать дальнейшего.

Неужели отец не может вести себя прилично, с достоинством?

Среди эмигрантов отец признавал инженеров, врачей, да и то тех, кто не офранцузился. Еще признавал он, конечно, людей богатых и известных, таких, как Шаляпин, Бунин, Алехин. Но те не признавали отца.

Знакомых французов у родителей почти не было. По простой причине — отец не говорил по-французски и не желал учиться французскому. Наиболее близкими друзьями нашего дома стали Берзини. Это были милые, простые люди, американцы латвийского происхождения, которые переехали на постоянное жительство из США в Париж, где у Франца Францевича были коммерческие дела, Франц Францевич был типичным латышом — невозмутимо спокойным. Его жена, Августа Карловна, была южанкой — порывистой и веселой. С выразительными черными глазами.

Отец благоволил к Берзиням, потому что они сохранили русский язык.

— С русским языком нигде не пропадешь, — говорил он, самодовольно покручивая усы. — Но почему они не учат своих детей по-русски?

У Берзиней было двое детей — четырнадцатилетняя Тильда и восьмилетний Жанно.

Берзини приезжали в Пуаньи с детьми, что ни Альке, ни мне не понравилось.

«И чего они привозят свой детский сад?»

Как-то в один из первых приездов Берзиней мы сидели с ними на террасе, и Франц Францевич рассказывал про свою далекую маленькую Латвию.

— Латыши, литовцы, финны, украинцы и всякие другие, — добродушно забубнил отец. Он был в добром настроении после сытного обеда и хорошего вина. — А, по-моему, раз жили в России, то те же русские. Чуть больше, чуть меньше, но русские.

Отец, видимо, хотел оказать честь нашим гостям, причислив их к русским.

— Ну нет, — возразил Франц Францевич, — маленькие народы достаточно натерпелись в царской тюрьме. Русские…

— Что русские? — ощетинился отец. — Ослабла Россия, так все отрекаются и бегут, как крысы с корабля! Нет уж, не прерывайте, дайте договорить!

«Готово, — решил я, — и с этими знакомыми — игрушки врозь. Отец ставит рекорды по краткости знакомств».

Мама успела отвлечь отца. Она быстро сказала:

— Говорят, полиция напала на след Ставицкого.

— Ставицкого? — повернулся к ней отец. — Чепуха! Полиция сама проводит этого жулика до границы и денег ему даст, чтобы он молчал. Все правительство замешано. Кто ближе к казне, тот и руку в казну. Половина депутатов — жулики!

Жуликов-депутатов и миллионера-авантюриста Ставицкого, скрывшегося после громкого финансового скандала, никто защищать не стал.

После обеда Алька незаметно улизнул: вскочил на велосипед и укатил. Делать было нечего: мыть посуду пришлось мне. Посвистывая, чтобы скрыть досаду, я сунул начатую книгу в карман и отправился на кухню. В подручные мне дали Тильду.

Худенькая, смуглая, темноволосая, с большими черными глазами, она послушно пошла за мной и остановилась в нерешительности посреди кухни.

— Посуду мыть умеете?

— Дома посуду моет Катрин, наша кухарка. — Тильда взглянула на меня и быстро добавила: — Умею.

Бросаю Тильде полотенце и показываю жестом, куда встать, чтобы не мешать. Эта пай-девочка раздражает меня. Она с нескрываемым любопытством следит за тем, как я грею воду и расставляю тазы.

«Вот привязалась. Действительно — детский сад!»

Сбрасываю куртку, развязываю галстук, надеваю кухонный фартук и для полного маскарада повязываю волосы цветастой косынкой. Тильда продолжает внимательно следить за мной. Открываю кран и, брызгая водой, ожесточенно мою посуду мыльной щеткой. Когда Тильда вытерла несколько тарелок, я поднес их к окну.

— Плохо вытерто! Отражаясь от гладкой поверхности, электромагнитные волны должны давать дифракцию!

Тильда молча вытерла еще раз. Теперь я нашел на тарелках «микромоли органических макромолекул».

На черных глазах навернулись слезы. Этого еще не хватало!

— Ладно, Тильда, не обижайтесь. Хотите, я вам покажу открытие, которое мы сделали с Алькой? Оно гениально. Как вообще все, что мы делаем.

Черные глаза вопросительно смотрят на меня. Она чуть улыбнулась, когда я театральным жестом взмахнул щеткой для посуды и поклонился.

— Нагретое тело отдает избыток тепла при испарении смачивающей его жидкости, причем турбулентные завихрения воздуха ускоряют испарение и теплоотдачу… Да что вы, — запнулся я, когда Тильда вдруг отвернулась и заморгала.