Свое время - [20]

Нет. За внешней стороной этого процесса, как за гладью реки, есть свои течения и круговороты. Давно замечено, что слово, опубликованное на газетной странице или в книге, обладает колдовской магией достоверности, причем намного большей, чем это же слово, написанное от руки или даже напечатанное на машинке. Листая пахнущие свежей типографской краской листы, я каждый раз, как незнакомый, как невиданный ранее, читал мною же правленый текст. И ощущал, какая незримая власть дана мне как редактору. Сложнее, когда я сам превращался в автора. Я знал, что обязательно попаду в плен чуждого вкуса, иного взгляда, отличного от моего кругозора, и поневоле сам начинал редактировать себя, вгоняя свои экспрессии в прокрустово ложе стандарта.

Вот и выходит, что смысл моего основного времени жизни - остаться личностью, самим собой, не деформироваться под давлением штампа. И не деформировать других.

А разве не в этом вообще смысл жизни?

Ян поймал мой взгляд и, подмигнув одним глазом, кивнул головой на дверь.

Мы вышли.

Ритуал перекура в издательстве сложился как-то сам по себе, соблюдался неукоснительно и был приблизительно одинаков по составу участников на лестничной площадке четвертого этажа под маршем, ведущим на крышу, на старом продавленном диване собиралась вся наша "похоронная команда": молодежь из разных редакций. Нечасто, но неотвратимо истекал срок жизни кого-то из родных и близких сотрудников издательства и возникала чисто бытовая проблема: кому-то надо было вынести гроб. Работка нелегкая, требовались крепкие руки и нервы, кидался клич в поисках добровольцев, отказываться неудобно - как не помочь людям в беде, и в результате за два с небольшим года я насмотрелся на чужое горе и увидел, как по-разному провожают ушедших - кого в безысходной тоске, кого со светлой грустью, а кого в равнодушной маске скорби. Каждый заслужил свой исход, каждый сам себя привел к своему итогу.

На диване, по-наполеоновски скрестив руки, нога на ногу сидел Алик Синецкий - жгучий брюнет с черной каракулевой головой и постоянно напряженным горящим взглядом. Рядом поблескивал круглыми очками Лева Фалин, тихий паренек из корректорской. Он постоянно задавал вопросы, причем иногда настолько наивные, что даже Алик Синецкий с трудом отвечал на них, а уж он-то в карман за словом не лез. На валике дивана примостился лысый, круглолицый, глазки пуговками Паша Шулепов. Его вряд ли можно было при числить к молодым, но он был веселый, покладистый мужичок и легко уживался в нашей компании.

Алик, как всегда мрачно возбужденный, сегодня был совсем хмур. Еще бы. Вчера его любимое московское "Динамо" проиграло на кубок совсем неизвестной команде "Политотдел" из Узбекистана, о чем я, не удержавшись, язвительно ему напомнил:

- Примите мои соболезнования, сэр.

- Начало сезона, по колено в грязи бегали, вот посмотрим осенью, кто кого.

- А что, уже играют в футбол на стадионах? - спросил Лева Фалин. Никогда не был, это разве интересно?

- Для тех, кто понимает, - презрительно скривил губы Алик. - Кстати, в хоккей еще тоже играют.

- Эдак они вскорости круглый год мячик да шайбу гонять будут, - улыбнулся Паша Шулепов. - Тоже занятие.

- А что это у вас в корректорской за новое диво объявилось? - спросил Ян у Левы.

- Грушина. Полина, - бесстрастно информировал Фалин.

Паша Шулепов, наоборот, необычайно оживился, даже соскочил с валика дивана.

- Ага, Поленька. Ямочки такие под коленками и на локоточках. Когда ручку согнет. Вот так.

И Паша показал, как Грушина сгибает ручку.

- Тебе бы, Паша, снайпером быть. Без бинокля все видишь, - заметил я.

- Глаз у меня острый, - согласился Паша. - Но служил я в войну, извините, не снайпером. Наш взвод целый полк обстирывал.

- Главнокомандующим банно-прачечным трестом состоять изволили? - насмешливо спросил Алик.

- Почти что так выходит. Двадцать девять вольнонаемных женского полу было у меня в подчинении. Но до Берлина дошли только четырнадцать.

- Неужели погибли? - осторожно прервал я наступившее молчание.

- Не, - осклабился Паша. - Убыли в декретный отпуск, можно сказать. Хоть и следил я за ними строго, но куда там... Особо трудно доставалось мне на построении. То одна, то другая в шеренге отсутствует. Нет в наличии. Где боец такая-то, спрашиваю. Ей сегодня в строй нельзя, отвечают. По уставу три дня в месяц не положено быть на построении, поскольку от природы никуда не денешься. А когда у них эта природа сработает, я почем знаю? Не составлять же мне график этих явлений. Вот и получается...

- Закон жизни. Стихия, - сказал Ян.

- Это точно, - радостно подтвердил Паша.

- Кстати, о птичках, - тихо сказал Лева Фалин. - Крошилова Танька, ну, та, что недавно замуж вышла, вернулась после медового месяца, так наши девчонки как на нее накинулись, давай рассказывай, говорят. Ну, Танька и распустила хвост, начала исповедоваться во всех подробностях.

- Прямо при тебе? - не поверил Алик.

- Да они меня совсем не замечают. Не считают нужным. А я сижу в своем углу, никому не мешаю.

- Дальше-то что? - нетерпеливо спросил Паша.

- Таньке только волю дай. Она же случайно подцепила какого-то балбеса на крючок. Три дня после свадьбы мурыжила несчастного, пока не сдала свою крепость после очередного штурма. А Евгения Степановна, наша заведующая, тоже стояла, слушала, слушала Танькины откровения и так удивленно спрашивает: "Как! И это все без наркоза?"