Своё и чужое: дневник современника - [39]

9 мая. На мой взгляд, такого помпезного юбилея еще не было. Ветераны должны быть довольны, но их уже невозможно успокоить, уйдут с обидой и болью. Впрочем, не все. Мои Исаков и Владыкин быстро во всём разобрались и не цепляются за прошлое. Но сколько крови и сил отдано за то, что распалось, а выглядело таким монолитным и несокрушимым.

10 мая. «Дней Александровых прекрасное начало» — это наши 1985-90 годы, а потом не откат, как было не раз, а вступление в права неумолимой наставницы — истории.

22 мая. Сирень цветёт. Налетит порыв ветра, и ударит в лицо нежный, тонкий аромат, как выдох земли. Берёзовая аллея, тёмная и прохладная, трепещущая каждым листом, вся в солнечных бликах. Совсем другое бытие, другие краски, звуки, ритмы и благодарная мать-земля, которая в ответ на усилие выбрасывает зелёный росток и венчает труды плодами. Работаю в классе и на земле, и как многократно перекрывает второе результаты первого наглядностью, весомостью, удовольствием. Ведь сею в почву, а не на камни.

26 мая. Зачем проходим по земле? Чтобы обрести дух и душу, и чем более они согласованны, объёмны и пространны, тем более раскрыто наше предназначение. Написал выпускнице пожелание: «Воспаряй, чтобы не увязнуть».

Дарил книги библиотеке, смущался и робел, будто просил об одолжении. Такое состояние и реакцию окружающих подметил Некрасов в «Над чем мы смеемся». В самом деле, как-то неловко выйти из толпы и подать руку ближнему. Добро непривычно. Как странно мы устроены.

3 июня. Первый выезд за город, потянуло на стихи.

Выхожу из электрички –

Нежит теплая струя.

Как в объятиях сестрички,

Забываю горе я.

Лес да поле — моя воля,

Птицы, травы, облака...

Лес да поле — моя доля,

Обновись, ручей — душа!

Сбрось вериги принужденья,

Лицемерие, обман,

Вылетай из заточенья

На предутренний туман.

Пусть сиреневая туча

Наползает, дождь суля,

Пусть колышет луг пахучий

Дуновенье ветерка;

Здесь любим я неизменно

Каждой ёлкой и ольхой,

А умру — душа нетленно

Вмиг сольется с тишиной.

Стишки — пустячок, но только стишки. Все больше и больше природа, исключая музыку, вытесняет всё остальное. Если бы почему-либо стали невозможны мои походы в пустыню, стала бы невозможной и жизнь в том виде, как я ее веду. Это — быть с собой и миром без преград и посредников.

5 июня. Чисто московские передачи, однообразные и столичные по содержанию. Актёры и политики, политики и актёры, как будто это самое интересное и нужное. С удовольствием бы послушал фермера, торговца, педагога, заключённого, домохозяйку, кустаря... Масса неожиданных людей и мнений, но телевизионщики до такого уровня, видно, не доросли. Берут то, что на поверхности.

8 июня. Когда-то многословно и неумело рассуждал о преодолении небытия творчеством. Любое творчество — поединок со смертью, и победа остаётся за творцом: он вырывает у смерти имя. У простых смертных имя в потомках /страстное желание Чичикова/, у гениев — в шедеврах духа. Но всё это имеет смысл, пока цела Земля. А если катастрофа? Хорошо, что живем, не ведая об этом. Но люди ужасней слепой стихии. Обвал бытовых преступлений: мать убила сына, муж зарезал жену, друг зарубил друга, сосед поджёг соседа. Почему не срабатывает простой инстинкт самосохранения, выгоды, пользы? Всегда гуляли животные страсти, но не всегда так легко выплёскивались наружу. Думаю, что в основе жгучая неудовлетворённость, недовольство, обделённость. Все было доступно, особенно при наличии некоторых навыков, и вдруг от многих благ надо отказаться, примириться с новым статусом. А народ не хочет, ему не нужны никакие реформы и перемены, он хорошо жил по прежним стандартам и он мстит, как может, за несостоявшуюся до конца судьбу. Где можно, идёт сползание назад, к тёплому прошлому, отсюда и вопли снизу, и заверения сверху, и надежда пробраться к власти у тех, кто её потерял. На селе просто траур по колхозносовхозным временам. Видел сам, знаю то «пошехонское раздолье» за счёт казны, когда не считали, не меряли, не возмещали — всё спишут, государство богатое. И так в народе укоренилось это убеждение в праве на безбедную даровую жизнь, что никакими резонами его не вытравишь, а рыночная политика воспринимается как вражеская вылазка. Капитал вызывает зависть и возмущение, это по Марксу. Но ведь и по труду никогда не жили, не приучен народ трудом подниматься из бедности. Везде капитал и труд взаимодействуют, у нас разъединены и враждебны: капитал наживают без труда, труд не приносит капиталов. Остаётся в таком случае социализм. Неужто проклятие России? Или ее благо, как считают почвенники?

10 июня. В лесу пришло на ум, что Парфенон — модель общества: ни одной прямой линии, а целое — совершенство. Искривления не должны переходить меры ни в искусстве, ни в человеке, иначе уродство и перерождение. Геометрия в искусстве ведёт к его профанации, в человеке — к изоляции и болезни. Это закон общения. Каждый в меру лжет, подстраивается, хитрит и без этого не прожить, это то, что упрощает и облегчает. А вот абсолютная добродетель — наоборот. В частности, в воспитании одним прямым действием ничего не добьешься, приходится разрабатывать гибкую всестороннюю тактику. В одном случае добьёшься успеха через самолюбие, в другом — через уважение, в третьем — страхом, уступкой, похвалой и т.д.