Своё и чужое: дневник современника - [12]

Занимает мысль о соотношении мирной и военной жизни народа. Почему между ними такая пропасть? Неужели только смертельная опасность быстро изменяет людей? Завидное свойство рядовой массы — переходить при нужде из одного качества в другое, но как было бы славно, если б грань между ними исчезла.

Был в Ульяновске с детьми, с кручи-Венца любовался Волгой. Не могу найти нужный тон общения с подростками. Нельзя только серьёзно и строго, только просто и доступно, только полусерьёзно. Но меня приняли, может быть потому, что малые не ошибаются в людях. Много работаю, но безуспешно, устал от однообразия. Весна поздняя и нерешительная, моя 27-я весна.

19 июня. Всё позади, всё впереди — вот моё состояние. Диплом в руках, и я испытываю облегчение. Университет не стал для меня родным домом. Я никогда не входил туда без стеснения и робости, тайной муки, ибо пренебрежение и равнодушие в таком заведении особенно оскорбительны.

28 декабря. Трудно браться за перо. Почему-то оказался в этом скверном городке, в окружении мерзких физиономий, на положении поднадзорного, в жалкой и смешной роли школьного учителя. Обстоятельства переменились, но неизменны люди, жизнь, и во мне с прежней силой заговорили отчаяние и злоба. Положение тем безнадёжнее, что теперь, по видимости, я занят. И все вокруг заняты, и многие даже гордятся этим. Занятость такого рода хуже всякого безделья, я никогда не жил так скудно и вяло. Большинству взрослых и детей не под силу расточительность и дробность нашего века, они находятся в плену преимущественно его низких достоинств, не умея выбирать. Они обжираются объедками, проходя равнодушно мимо изысканных яств.

1973

25 января. Сообщение из Парижа, которому трудно поверить. Так свыклись в последние годы с Вьетнамом и войной, что иное казалось нереальным. Радостно сознавать, что время волнуется, кипит, негодует, наказывает и благословляет.

14 февраля. Что-то тронулось во мне. Вдруг увидел её сразу всю, понял и по любви. Страшно вымолвить, жизнь решается. Не понимал себя в последние месяцы, ненавидел и оправдывал, думал о ней ежечасно и отвергал то её, то себя. А душа не была холодна и безразлична. Труд души — это я постиг теперь, сейчас. Какой мучительный труд! И отчего я не поэт, не музыкант, чтобы наградить её продолжением моей любви. Этот смешной английский, который раньше казался фальшивым, а теперь — нет. Уходит тайный страх, рассудок мой пасует: ему нечего делать. А она, если она не остыла, я сделаю её счастливой.

23 февраля. Жду её, весь, как натянутая струна. Всё уже сказано, и мне ничего не надо, кроме восторга и упоения. Хочет ли она этого?

1 марта. Никогда не думал, что можно наслаждаться близостью с любимой, не замечая часов. Я первый у неё, и она немного ошеломлена моей настойчивостью. Знала бы, что азбуку любви я проходил десять лет всем своим существом, каждой клеткой мозга. И дорогой ценой заплатил за то, чтобы сейчас быть мужчиной. А она крепко свыклась с тем, что тело — её собственность, и стыдится моих жадных ласк.

3 апреля. Нежное письмо от Т В., только теперь сказала всё, что носила. Зря жаловался на одиночество, меня многие любили, значит, и понимали. Жаль только, что мы больше доверяем бумаге.

14 апреля. Милая Татьяна Васильевна. Тронут Вашим чудным письмом. Кажется, я не заслужил таких щедрых и ласковых слов. Не заслужил потому, что часто был несправедлив к Вам, хотя в душе очень дорожил Вашим чувством. Радостно было сознавать, что способен невольно привлечь внимание женщины, разбудить в ней глубокое и неподдельное чувство. Я ценил нашу странную, неровную дружбу. Вы отличили меня от других, по-своему верно поняли и пригрели.

Друг мой. Стыдно и горько видеть, что эти слова я пишу вам издалека. Не хватило смелости высказать их наедине. Не обошла меня печальная истина: сожалеешь тогда, когда теряешь. Не обошла в силу моей неразвитости и замкнутости, что Вы верно подметили. Но были у нас сокровенные беседы, была неуловимая паутина взаимных движений души, было непередаваемо своеобразное увлечение, которое развивалось так тонко и прихотливо, что вызывало насмешки со стороны здравомыслящих. Меньше всего я хочу, чтобы это письмо было воспринято как запоздалый комплимент. Оно для этого слишком серьёзно, как и тот человек, которому адресовано.

1974

30 июня. Добровольск. Через несколько дней родится сын или дочь. Свершится то, что всегда представлялось мне столь таинственным и потому невозможным. Вот событие, которое будоражит и заставляет жить будущим.

«Солярис» Тарковского снова держал в напряжении. На сей раз у него земное в космической оболочке, ему надо было задуматься о земном из глубин космоса, чтобы убедиться: не будет контактов со Вселенной, если их не будет на Земле. И с чем человек пойдёт туда? Только во всеоружии знания и зелёных глаз машин? Мир старых земных вещей, который никогда не улетучится, не изживёт себя, невосполним и незаменим: трава, яблоко, речная студёная вода, Брейгель, Бах и — любовь.

Начинает нравиться степь, её бесконечные стёжки-дорожки, запах трав и хлебов, восторженные жаворонки в млеющем просторе, уплывающее за горизонт огромное солнце. Одно остаётся по-прежнему — одиночество. Не с кем слова перемолвить, повсюду нравственные недоноски.