Свободу медведям - [31]

— Графф, ты даже не собираешься попрощаться со мной, да?

— Иди и сядь со мной, Галлен, — сказал я.

Но она лишь покачала головой и не тронулась от оконного выступа. С кровати я мог разглядывать ее колени; они округлялись в том месте, где оконный выступ придавил их.

— Прекрати смотреть мне под юбку, — велела она и выпрямила ноги; развернувшись спиной ко мне, выглянула из окна. — Кто-то только что выбежал из сада, — сообщила она. Затем встала на колени и свесилась из окна. — Кто-то карабкается по стене. Кто-то ползет по виноградной лозе, но мне не видно кто.

Так что я тоже подошел к подоконнику и устроился рядом с ней: мы вместе встали на колени и высунулись наружу. Коса соскользнула ей на спину, она закрывала лицо Галлен от меня. Я обнял ее за талию, и она слегка напряглась. Мы оба стояли на четвереньках, и я гладил ее всю.

— О, черт тебя побери, Графф! — воскликнула она и ударила локтем прямо мне в горло. Едва не задохнувшись, я сел на подоконнике и принялся вытирать выступившие на глазах слезы. Галлен уселась напротив меня, скрестив ноги. — О, Графф! — сказала она. — Прощай! Ты уедешь далеко-далеко.

И тут она начала плакать, мне пришлось отвести от нее взгляд. Я выглянул из окна, но там никого не было. Я все еще с трудом дышал — это походило на плавание под водой, мои глаза наполнились влагой.

— О, Графф! — воскликнула она. — Не плачь и ты тоже. — И она бросилась ко мне и обхватила меня руками. Ее мокрое лицо прижалось к моей щеке. — Я могу с тобой где-нибудь встретиться, Графф! Ведь правда? У меня теперь есть жалованье, и я никогда ничего не покупаю.

Мое адамово яблоко заняло все горло, так что я не мог произнести ни слова; мне показалось, будто она ударила меня дубинкой.

— Гк… — выдавил я.

Тогда она отстранилась, прикусив кончик косы, сидела и дрожала мелкой дрожью напротив меня.

— Галлен, — с трудом удалось произнести мне, — там никого нет.

Но она не слышала этого. Она все еще дрожала, когда чьи-то локти и острый подбородок, извиваясь змеей, появились из-под оконного выступа, сопровождаемые частым дыханием и животными стонами, затем появилась Великая Маска Греческой Комедии, совершенно лишенная волос — здорово походившая на лысую голову моего прежнего дружка Зигги.

— Господи, подай же мне руку! — потребовал он. — Мои ноги запутались в этом чертовом плюще.

Так что мне пришлось стряхнуть Галлен с коленей и втащить омерзительного и ужасного Зигги в комнату.

— Вот я и вернулся, — сказал он.

И шлепнулся на пол, прямо на мою Галлен.

Замаскированная судьба

Бедная, ушибленная Галлен не смогла взглянуть на него во второй раз; и одного взгляда оказалось более чем достаточно — я уверен, уверен.

— Зигги? — удивился я.

— Прямо перед тобой, Графф. Готов поспорить, ты меня не узнал, да?

— Без твоей охотничьей куртки — не сразу, — признался я, имея в виду: «Без твоих волос! Как я мог узнать тебя, без единого волоска на голове?»

— Ну как меня побрили, Графф? — спросил он. — Это просто трюк!

— Но зачем совсем налысо, Зиг?

— И даже брови сбриты, Графф. Ты заметил?

— Ты выглядишь ужасно, — сказал я.

— Ходячий череп, Графф! Сплошная лысина от подбородка до самого верхнего черепного выступа. Ты когда-нибудь подозревал, что на черепе столько вмятин, Графф?

— Это на твоем черепе, Зиг, — возразил я. — Мой выглядит не так. — Хотя, может, и мой тоже — небольшие выемки и наросты по всей поверхности, как у битого персика?

— Я прошел через город по мосту. Никто меня не узнал, Графф, — сказал он. — Я прошел мимо мэра, который посмотрел на меня как на военную реликвию.

На парикмахерскую реликвию; его макушка была ледяной на ощупь — я даже подпрыгнул. Реликвия была облеплена москитами и липкими паразитами, столкнувшимися с этим несущимся куполом; за ухом застряло смятое крыло, которое могло бы быть вороньим. Ну да, он мчался сюда без шлема, предоставляя ветру остужать оболваненную парикмахером голову.

— Ты прекрасно замаскировался, Зигги, — сказал я.

— Еще бы, Графф, — ответил он. — Я спрятал мотоцикл в укромном местечке в городе. Собирай свои вещи.

— Послушай, Зигги…

— Собирайся, мы подождем темноты, — сказал он. — Все продумано, Графф. Все будет тип-топ.

А моя ушибленная Галлен скорчилась в комочек на полу, словно утробный плод, безжалостно сбитый этими словами и прикрытый одеждой горничной.

— Галлен? — позвал я.

— Похоже, ты ее того… — сказал Зигги.

— Прекрати, — потребовал я.

— Собирайся, — велел он. — Я нашел место.

— Какое место?

— Где можно укрыться от сторожа.

— Зигги!

— Я просидел там всю ночь, Графф. Я все спланировал.

— Я так и знал, — сказал я.

— Я не думал, что ты питаешь ко мне такое доверие, Графф.

— Доверие! — воскликнула Галлен.

— Она что, собирается закричать?

— Доверие, — повторила Галлен. — Он пришел сюда через сад? — О, она не могла взглянуть на него. — Тогда они видели его мотоцикл, — простонала она. — О, всем было велено выглядывать его!

— Какое ей дело? — изумился Зигги.

— Ты пришел из Санкт-Леонардо, Зиг? — спросил я.

— Графф, — сказал он, — посмотри на меня и скажи: ты что, видишь перед собой дилетанта?

Доверие

Сначала я услышал, как скрипнули доски где-то в конце коридора на середине лестницы, и затем послышался резкий скрип верхней ступеньки и треск тяжело прогнувшихся перил.