Свободный полет. Беседы и эссе - [27]

— Ты родился в Волгограде. Как тебя вообще занесло в Тамбов?

— В Волгограде в тот момент, когда я там рос, была такая общая деградация: мы постоянно дрались «район на район». Отвертку в спину? — Да не вопрос. И жалко, что это мой родной город. Многим казалось, что там не было выбора и выхода. Но я-то понимал, что выбор есть: я же его нашел… В Тамбов я поехал, потому что это единственное место, где был добор на театральный курс. В Волгограде я не попал в театральное училище, там я тоже поступал, но меня быстро «слили» на вступительных экзаменах. Я волновался тогда, пил валерьянку, но мне ничего не помогало. Это была вообще моя первая попытка поступить в какой-то театральный вуз.

— Твой отец таким романтическим делом занимался — ходил в плавание, был капитаном. Тебя самого эта история не прельщала?

— Я тебе честно скажу, Вадим, мне хотелось путешествовать, я читал приключенческую литературу, меня другое не привлекало, об актерстве в детстве я не думал, потому что не знал, что есть такая профессия. Ну а потом получилось так, как получилось. Однажды я попал в Волгоградский Новый экспериментальный театр на «Ромео и Джульетту», и там мне прямо снесло башню от того чуда, которое я увидел. Мне захотелось пойти в театральную студию, в 10-м классе я сыграл Буратино. Потом весь класс меня выбрал капитаном нашей команды КВН. Во мне увидели «кривлянческие» способности… Уже в Тамбове я стал много читать. Полюбил Кортасара. «Игра в классики», потом «Модель для сборки» и все остальное. Кортасар очень интересный автор. У него по сути постмодернистские вещи, и юмор там высокого качества. Потом были Маркес, Борхес. Но мне больше всего нравился Кортасар.

— Скажи, любитель Кортасара и приключений, чем был спровоцирован твой душевный кризис накануне поступления в ГИТИС?

— Закончилась учеба в Тамбовском университете, и что? Я не стал режиссером, я не стал актером. У меня был диплом педагога: по ходу моей учебы произошла реорганизация на факультете. Но это не мое абсолютно, так же как и режиссура, — я не могу объяснить людям, что надо делать.

— А поехать поступать в Москву сразу, минуя Тамбов, тебе не хотелось?

— Хотелось, конечно, но я тогда просто не мог представить себя в Москве. Москва была мифом каким-то для меня. Этот город — абсолютный Олимп, он такой недосягаемый. В Тамбове мне многие авторитетные люди говорили: «Саня, а ты что, в Москву не собираешься?» А я сомневался всё. Да и история на четвертом курсе неприятная случилась: у моего соседа по общаге произошло несчастье. Он пил, потом уехал, оставив комнату просто в ужаснейшем состоянии, а комната за мной числилась. Комендант общежития подумала, что это всё я сделал, а я не стал оправдываться, и был скандал.

— Предполагаю, что из общаги тебя выгнали и ты ушел с гордо поднятой головой. Так?

— Примерно. И началось самое интересное: пятый курс, скитания… Я мог позволить себе только очень странные места для проживания. Денег не было, их не было даже в перспективе. Я нашел такую квартиру, где бабушка с внуком жила. Бабушка была уборщицей на продуктовой базе, и она предложила мне там работу. За триста рублей в месяц я работал дворником, сторожем, грузчиком в одном лице, сутки через двое. В институт практически не ходил. Я уже слабо понимал, что дальше, и это меня напрягало. Сто двадцать рублей из этих трехсот платил за жилье, жил в одной комнате с бабушкиным внуком.

— Опять всё беспросветно. Я знаю, что твоя жизнь кардинально изменилась после приезда в Тамбов студентов выпускного курса Марка Захарова из ГИТИСа.

— Да. В середине зимы приехали захаровцы, мы с ними встретились. Миша Покрасс, Арина Маракулина, Влад Гальков… Они вдохновили меня, сказали мне какие-то удивительные слова, которые я раньше ни от кого не слышал.

— Ребята увидели тебя в дипломных спектаклях?

— Нет, они увидели меня, когда мы им какой-то капустник показывали. И вот они подошли и спросили, не хочу ли я к ним попробоваться: Марк Захаров набирал новую Мастерскую. А я об этом даже мечтать не мог! И вот тогда я решился поехать в Москву. Мне вдруг так захотелось вписаться в Москву, именно вписаться. Вообще это мой принцип даже на съемочной площадке: я не готовлюсь, я не могу готовиться к чему-то. Всё, что ты придумаешь в голове, — это хорошо, это твоя внутренняя работа, но на площадке всё непредсказуемо и ты просто вписываешься, как в драку, как в тушение пожара, с головой кидаешься — только так можно работать. Надо всё делать отчаянно, это, на самом деле, и сил придает. Вот недавно мы снимали на кладбище, я почти всю смену лежал в гробу.

— Я, кстати, снимался у Саши Молочникова в фильме «Мифы», — так вот Саша спрашивал меня, соглашусь ли я в одной сцене лечь в гроб. Я отказался. Из-за суеверия.

— А я не суеверный, не верю ни в какие актерские приметы. Единственное спасение — это делать свою работу отчаянно и самоотверженно, так что если уж залез — лежи. А там, в гробу, я лежал еще с одной артисткой прекрасной, Аллой, она играла учительницу, которая в первой серии погибает. И вот у нас первая серия начинается с трагического события. У нас там еще был кактус и бутылка коньяка. Это фарс.