Свободный поиск - [6]

— Прости, Алёша. Я сказала тогда глупость, но я, поверь, не хотела тебя обидеть.

— А я и не имел в виду ничего плохого. Я уверен, что об этом действительно напишут книги, может быть кто-нибудь из моих уцелевших ребят уже пишет, кто знает.

— Если после такого перерыва ты смог сделать… это, то мне, честно говоря, непонятно, чему я, да и не только я, смогу научить тебя? Тебя учить — только портить. Ты и на первых курсах был не из числа последних, я помню ты получил первое место на институтском конкурсе — но то была обычная ученическая работа…

— Не захваливай меня. Хвалить, действительно, только портить, а учиться учить — не знаю, но учиться надо. Если уж гении всю жизнь учились и не стыдились этого, то о нас и говорить нечего.

— Я говорю не о нас — тихо сказала Ксения, — а о тебе, и ты сейчас говоришь совсем о другой учёбе.

— Неважно. Ты прекрасно знаешь, что будь я даже Фидием, без диплома меня возьмут разве что оформлять вывески в колбасном магазине, да и то вряд ли — придется всё равно брать справку в деканате, что я обучался и окончил столько-то курсов. И потом это не так уж плохо — иметь несколько свободных лет. Я благодарен тебе, но извини, всё же не верю, что эта первая за пять лет работа так уж безупречна. Да я и сам уже это вижу.

— Может быть ты и прав. Ну, что же, оттачивай свой талант… А ведь ты был прав тогда — ты действительно не будешь у меня учиться.

— Буду, Ксюша. Обязательно буду, и попрошусь в твою группу.

— Я постараюсь, чтобы этого не случилось.

— Почему? Не отвечая, Ксения встала с дивана.

— Во всяком случае, Алёша, спасибо, что я — первая твоя работа.

— Да, ты — первая. Она странно посмотрела на него.

— Ну, мне пора.

— Подожди, как пора? А Большой театр? До начала еще сорок минут. Мы даже в буфет успеем зайти.

— В другой раз, Алёша. Мне пора.

— Перестань. Не хочешь идти, не надо, хотя неизвестно, когда в следующий раз удастся достать билеты на Лемешева. Я тебя всё равно не отпущу… Проводить-то хоть тебя можно?

— Не стоит, Алёшенька. Разве что до автобусной остановки.

— Алексей поймал её взгляд, но она сразу отвела глаза. Он подошёл к ней, взял за плечи и у него перехватило горло, он уткнулся лицом в её волосы, не в силах ничего сказать и почувствовал, что она как воск в его руках. Прерывающимся шепотом, он сказал:

— Ксеня, милая, к чёрту театр, поедем к тебе.

— Нет, в театр. Пусть сегодня будет праздник. Алёшка, я шесть лет ждала этого дня, а ты…

— Что я, ну, что я — родная ты моя Ксюшка, прости, прости, я и так наказан… ты же знаешь.

— Знаю. Все мы наказаны, и навсегда. Ну, да ладно, не обращаем внимания, идёт? Ничего не было, всё забыто. Жизнь прекрасна и удивительна. Берём в осаду буфет Большого!

— Берём. В дверь постучали и мамин голос сказал: «Чай готов». Они переглянулись, в глазах у них заиграли чертенята, и они рассмеялись. Екатерина Максимовна открыла дверь.

— Что здесь происходит? Какое у вас бурное веселье. Что это вас так рассмешило? — она быстро задавала вопросы и сразу замолчала, увидев на станке лицо Ксении. Она перевела взгляд, увидела счастливые глаза молодой женщины и одобрительно улыбнулась.

— Так что же чай?

— Мам, мы опаздываем в Большой. Чай потом, в следующий раз.

— До свидания, Екатерина Максимовна.

— До свидания, Ксюшенька. Мать затворила дверь за детьми и подумала: «Хорошо бы.»

II

Они уже третий день кружили по этому проклятому лесу, ежеминутно рискуя нарваться на немцев, а подходящего случая всё не было. И чем дольше продолжалось это бесплодное блуждание, тем больше и больше становился риск погибнуть, как гибли в конце концов без пользы те группы, что приходили сюда до них, и тем яснее Алексей понимал, хотя как мог оттягивал этот момент, что им придётся выполнять задание «с шумом», а это значило, что без потерь им не обойтись, и может быть эти потери составят пять человек, но тут уж он ничего не мог поделать. Единственное, что он мог — постараться организовать бой по захвату языка так, чтобы потери были минимальные. Они залегли у дороги и стали доживаться сумерек, чтобы уходить отсюда к своим им пришлось уже в темноте. Зашло солнце, но было ещё светло. Всё реже и реже проносились по дороге грузовики, почти перестали появляться легковые автомашины. Наконец, наступила та зыбкая пауза между днем и ночью, которой они так ждали. Дорога опустела совсем. Алексей готов был молиться богу, чтобы им повезло, глаза уже устали от постоянного напряженного вглядывания в пустоту дороги. Закрытый легковой автомобиль в сопровождении трёх мотоциклов, с ровным гудением сильного мотора вынырнул из-за поворота. Алексей подал сигнал «подготовиться к бою», лежавшим по ту сторону дороги Карпушину, Панчулидзе и Бобкову. Они должны были отсечь мотострелков. Алексей с Мироновым брали на себя автомобиль со всеми кто в нём был. Они ударили из автоматов по немцам почти в упор. Сразу после взрыва гранат, брошенных с другой стороны дороги в мотоциклистов, Алексей и Миронов бросились к машине. Убитый шофёр лежал окровавленным лицом на руле, рядом с ним хрипел обер-лейтенант, вцепившийся левой рукой в кобуру. На заднем сиденьи майор-танкист зажимал рукой пробитое пулей правое плечо и наивно пытался спиной загородить слегка потертый рыжий кожаный портфель. Миронов вытащил немца, Алексей схватил портфель и хотел крикнуть бежавшим к машине разведчикам: «Отходим!», но в этот момент сквозь рёв мотора грузовика раздались первые выстрелы немецких автоматов. Трое разведчиков, уже подбежавших к автомобилю, мгновенно залегли и ответили огнём. Алексей крикнул спустившемуся с немцем в кювет Миронову: