Свободный и раб - [22]

Новая ослепительная вспышка молнии и небывалый по силе удар грома заставили Арна встрепенуться и оторвали его от размышлений. Поднявшись, он подбросил в костер несколько тонких веточек. Они ярко вспыхнули и на короткое время осветили хижину. После этого Арн снова сел — немного ближе к Углю, чем раньше.

Казалось, гроза никак не может вырваться из котла, образованного холмами вокруг фьорда. Она то удалялась, то возвращалась вновь, точно кто-то гонял ее по кругу, мешая в котле гигантской поварешкой. Арну становилось все страшнее. Неужели это никогда не кончится! Но вот к рокотанию грома примешался странный шелестящий шум, и фьорд, темная гладь которого до того лежала неподвижно, внезапно ожил. А уже в следующее мгновение дождь достиг хижины и обрушился на нее толстыми, как веревки, отвесными струями.

Угль нехотя поднял голову кверху и сказал, словно возвращаясь откуда-то издалека:

— Вот теперь мы проверим, насколько у нас надежная крыша. Если она выдержит этот ливень, она выдержит все.

— А что мы будем делать, сели она потечет? — спросил Арн.

— Терпеть. — Угль пожал плечами. — И следить за костром. А самим нам, наверно, скоро придется завернуться в оставшийся кусок парусины. По-моему, вот-вот задует ветер, тогда сразу похолодает.

Угль снова оказался прав. Пять лет жизни в жалкой лачуге для рабов кое-чему его научили, в погоде он разбирался неплохо. Огромные массы дождевой воды сильно охладили воздух, и вскоре первый порыв ветра рванул тростниковую крышу. Дождь, еще недавно ливший отвесно, теперь хлестал в степы, налетая косыми шквальными вихрями, и в хижине мгновенно стало холодно. Мальчики поспешно закрыли дверной проем заслонкой и прикрепили ее по углам веревками. На всякий случай они еще натянули поперек двери широкую полосу парусины, привязав ее к дверным стойкам. Теперь можно было не бояться, что ветер, опрокинув дверь, ворвется в хижину и начнет играть с пламенем костра. Стены с внутренней стороны оставались пока сухими, хотя снаружи все давно уже было мокрым-мокро.

Летняя гроза никак не кончалась, и гром, на некоторое время отдалившийся, вновь приблизился, продолжая свою пляску вокруг фьорда. В хижине было совсем темно, лишь слабо алели угли в костре, и мальчиков так и подмывало подбросить в него хворосту, чтобы от света пламени хоть немножко повеселело на душе. Но кто мог знать, сколько еще продлится непогода, топливо нужно было беречь, и они лишь изредка, когда становилось совсем невтерпеж, кидали в костер то сухой сучок, то обломок сосновой ветки.

Но вот сквозь крышу и западную стену, в которую бил ветер, стала просачиваться вода. Мальчики перетащили свои тростниковые подстилки в другой конец хижины и подбросили в костер дров. Оба они зябли и кутались в свои парусиновые одеяла, но это не спасало их от пронизывающего холода.

Время от времени, в минуты затишья, в костре слышалось мягкое «пуфф» — и затем легкое шипение. Это падали в огонь капли дождя, просочившиеся сквозь крышу. Но опасности, что костер из-за этого потухнет, не было. Крыша оказалась надежнее, чем они смели надеяться.

Вначале, когда ветер только задул, Угля охватил страх. Он понимал, что если кто-нибудь из них небрежно затянул хоть один узел, когда они, сооружая крышу, привязывали пучки тростника к жердям, то под напором ветра крыша прорвется. И стоит ей прорваться в одном месте, как вся она, а возможно, также и стены будут унесены в один миг. Но узлы выдержали. И уважение Угля к Арну возросло.

— Я замерз, — сказал Арн, стуча зубами.

Это были первые слова, произнесенные после долгого, долгого молчания.

— Я тоже, — отозвался Угль.

Оба сидели у самого костра, но та часть тела, которая была дальше от огня, оставалась холодной, как лед.

— Давай развернем парус, — сказал Арн, вставая, — и вместе в него замотаемся.

Не так-то просто было расстелить кусок, оставшийся от огромного паруса, в крохотной хижине, следя, чтобы он не попал в огонь. Но в конце концов они с этим справились и теперь сидели, тесно прижавшись друг к другу, обмотанные со всех сторон тяжелой плотной материей. Вначале ее прикосновение неприятно холодило голую кожу, но постепенно им делалось все теплее, их обнаженные тела согревали друг друга. И обоим было от этого хорошо. Они так давно не ощущали тепла живого человеческого тела, и им очень этого не хватало. Арн вдруг почувствовал в душе удивительный покой, какого он уже долго не испытывал. И в то же время в голове у него вертелась одна неотвязная мысль…

Мальчики сидели, неподвижно уставившись в огонь. Гроза опять отступила, и лишь глухие раскаты грома доносились откуда-то издалека. Дождь еще падал, но мелкий, моросящий, и ветер улегся. В хижине стало понемногу теплеть, но ни один из мальчиков и не думал скидывать с себя парусину. Время от времени кто-нибудь из них высвобождал руку и подбрасывал в огонь сухую ветку — не для тепла, а для света. Ни Угль, ни Арн не представляли себе, сколько они уже так просидели. Выть может, много часов.

— Ты однажды сказал… — начал было Арн, но не договорил.

— Что я сказал? — спросил Угль, повернув к нему лицо.

Они сидели так тесно, что носы их почти соприкасались.