Свободная территория России - [41]

Шли легко по бездорожью, благо было сухо, ни пыли, ни слякоти; однообразно тянулись сопки с голыми зазубренными вершинами, попадались узкие долины, по дну которых петляли мелкие ручейки. Через два часа ходьбы путешественники натолкнулись на заболоченную котловину. На ней росли скрюченные карликовые березки, елочки и ольшаник, над кочками клубились тучи комаров. Решили обходить болото стороной, там где виднелся скальный кряж. С высоты его перед ними открылась покатая равнина с волнистой грядой холмов; на ней работали люди. «Почему их так мало? Их должно быть больше ста,» недоумевал Грицько. «Остальные в забое,» невесело объяснил ему Пилипенко. «Там хуже всего бурильщикам. Целыми днями они вдыхают каменную крошку, через два-три года у них развивается силикоз, и они больше не жильцы. На их место пригоняют новых рабов.» «А это кто?» его кореш указал на рабочих, по одиночке выскакивающих из зева тоннеля. Они толкали нагруженные до верха тачки и вываливали содержимое в «промывочный прибор». «Это откатчики, как ты и я. Что не узнаешь? Кормят нас плохо, всегда мы голодные, а вкалываем от зари до зари.» Десятка полтора конвоиров замыкали кольцо оцепления. Рядом на бочке группа блатных резалась в карты. Им было весело. Они ржали во все горло и некоторые отплясывали трепака. «Я поговорю с бойцами,» Глебов обратился к Пилипенко, которого назначил старшим. «Может быть обойдется без крови. Вы, ребята, подползите ближе, нацельте винтовки, если я в беде, то стреляйте. Вы опытный военный. Ведь вы воевали на Белорусском фронте? Меня именно там арестовали.» «Меня взяли в Польше в конце 44-ого, в тот день, когда назначили командиром батальона,» Пилипенко с ненавистью скрипнул зубами. «Забрали прямо из блиндажа, лишили всех наград и впаяли 25 лет каторги.» Они обнялись. «Пора поквитаться с советскими,» сказали они почти в унисон.

Было начало второго, полуденная теплынь достигла 20-ти градусов, глаза солдат щурились от яркого солнца, лица блестели, гимнастерки на спинах потемнели от пота, ноги прели в кирзовых сапогах. Внимание служивых было поглощено охраной порядка, монотонными движениями катальщиков-заключенных и поведением караульных собак. На блатных охранники почти не смотрели — они были союзниками, заставлявшими политических работать. Tень, появившаяся сзади, заставила их повернуть головы. «Откуда вы, тов. майор?» обеспокоились вохровцы, завидев Глебова, возникнувшего словно из-под земли. «Я вас снимаю с охраны объекта. Постройтесь и немедленно возвращайтесь в лагпункт.» «Как же заключенные, тов. Торчинский?» изумился сержант. «Они никуда не убегут. Я посмотрю за ними.» Солдаты недоумевали, но не покидали пост. «Нет, так не пойдет,» возразил сержант. «Приказ неправильный и выполнять мы его не будем. Никуда мы не пойдем. Мы вас задержим и вечером после конца смены отправим к Волковому. Он разберется. Недаром говорят, что вы жалеете з/к.» Сержант навел на безоружного Глебова свой автомат. «Арестовать и посадить в штольню до вечера.» Двое вохровцев отконвоировали своего недавнего командира в боковой тоннель шахты и оставили в темноте. «Вот незадача,» сетовал Глебов, наощупь исследуя место своего заключения, но выхода из этого короткого каменного мешка не было. Время от времени мимо него со скрежетом и визгом проносились вереницы рудокопов, толкающих наверх тяжелые тачки. Здесь было холоднее и вскоре от резкой перемены температур Глебов стал зябнуть. Он присел на корточки, наклонил голову и глубоко задумался. Мысли его унеслись в далекое прошлое как иногда бывает в сновидениях. Воспоминания о прежней жизни разворошили его душу. Ему пригрезилась его любимая жена и их мучительное расставание. Слезы закапали из его глаз и он их не утирал. Какая у него сложилась нелепая жизнь, корил он себя во сне. Он застонал от душевной боли, но не мог открыть глаза. Темную, галдящую пустоту его одиночества прорезали выстрелы. Глебов очнулся и поднял голову. «По видимости Пилипенко начал атаку,» решил он. В ответ на дружный винтовочный залп последовало несколько нерешительных автоматных очередей, потом нечасто защелкали одиночные выстрелы. Короткий бой длился минуту, но вокруг все надолго cтихло. Больше никто не гнал по трапу тачек, замолк грохот отбойных молотков, замерли, доносящиеся из глубины забоя, человеческие голоса. Но нет; c победным Ура в подземелье ворвались повстанцы. Они не заметили Глебова и побежали вниз к своим удивленным собратьям. Щурясь от яркого света, Глебов вышел на поверхность. Перед ним предстала знакомая ему ранее картина: полуголые мертвые тела конвоиров, с которых бывшие заключенные стаскивали сапоги и солдатское обмундирование. «Где ваш старший?» спросил Глебов одного из них. «В забій побіг,» певуче ответил тот. «Cвого друга шукає.» Поблагодарив, Глебов пожал плечами. «Где его там сейчас найдешь?» Между тем по одному, по двое, по трое невольники стали выходить на солнечный свет, на свежий воздух, на ласковую природу под голубым ясным небом. Покачиваясь от усталости, доходяги опирались друг на друга. «Они не вояки,» глядя на них, думал Вождь. «Им требуется медицинский уход, обильное питание и длительный отдых.» Толпа нарастала, пока все не поднялись на поверхность. Глебов заговорил с оказавшимся рядом Перфильевым, сизоносым дородным человеком среднего роста. «Отберите 50 самых здоровых мужчин, умеющих обращаться с оружием. Я отведу вас к тайнику. Это недалеко.» Перфильев оказался народным вожаком, знал своих людей наперечет и острым внимательным взглядом быстро выявил необходимых стрелков. Это были 25-летние парни с опытом боевых действий против немецко-фашистких захватчиков. С готовностью они вызвались в ополчение, предпочитая смерть в бою многолетнему гниению на каторге. Схрон находился в заросшей папортниками расселине между двух сопок. Раскопав грунт, повстанцы вытащили завернутые в брезент ящики с оружием и боеприпасами. «Теперь мы сила,» произнес Глебов, построив на полигоне оба отряда. «Но это не все. Мы должны сегодня вооружить еще две бригады. Время не ждет,» добавил он, взлянув на свои часы. «Шагом марш!» Внушительная масса людей сдвинулась с места. Половина из них была вооружена. От топота ног замолк треск насекомых в лесу и оборвался надоедливый звон комаров. Испуганно озираясь по сторонам, заметались в воздухе встревоженные птицы. Cовсем близко серебристо журчал ручеек, провожая восставших в их трудный путь.