Свободная территория России - [11]

Через десять минут, загасив костер, беглецы выступили. Они шли компактной группой, след в след. Сергей шел впереди с карабином на плече, освещая фонариком путь. За ним брела Маша, почти касаясь своего мужа. Замыкали процессию подростки. Воинственно подняв автоматы, они крались, вслушиваясь в шорохи сумрачной чащи, возможно изображая из себя великих воинов из легенд. Они получили обязанность охранять и добросовестно ее выполняли. Bезде им чудилась опасность. Каждая причудливая елка, каждый выпирающий сук могли оказаться засадой и братья были готовы вступить в бой. Через короткое время, приустав, юноши просто следовали за группой. Через бездорожье, продираясь сквозь чертополох и колючки, обходя заросли кустарников, овраги и болота, быстрым походным шагом беглецы продвигались к цели. Деревья вокруг них печально вздыхали, бескрайняя глухомань шептала, и где-то вдалеке зловеще и отчетливо ухал филин. Все устали, но ни одного слова жалобы не сорвалось ни с чьих уст. Сильное возбуждение от минувшей опасности, прохладный, напоенный запахом хвои воздух, недавний плотный ужин придавали им бодрость и оптимизм. Через два часа между стволов сосен завиднелась тусклая, изогнутая полоса многоводной реки. Лунный свет дробился на ее зыбкой безмятежной поверхности. «Это Эльба,» передал по цепи Сергей. «Сейчас нам предстоит самое трудное.» Они продолжали идти по направлению к ней. Лес кончился, группа вышли на широкий луг. Небо посветлело, луна зашла, но света было недостаточно, чтобы разглядеть другой берег, поросший густой паутиной древесных ветвей. Темно и жутко было на той стороне, ни огонька, ни человеческого жилья; беглецы не могли поверить, что там лежала свобода. Невольно опустив плечи, горбясь и озираясь, они пересекли открытое пространство и оказались на узком песчаном пляже у самой кромки воды. Легкий туман поднимался над ее спокойной гладью, затягивая дальние окрестности. Справа от них тлел недавно затушенный костер. «Может быть здесь был мой проводник. Он должен для нас приготовить лодку,» Сергей повел своих подопечных по течению реки, всматриваясь в землю под ногами, в окружающую местность и ища приметы. Путь им преграждали мелкие ручьи, перебираясь через которые путешественники вымокли по колени. Метрах в трехстах к северу они наткнулись на заросший камышами затон. Гнильем несло от его черных вод, замшелые бревна и коряги устилали низкие берега, оттуда при появлении пришельцев с хриплым, зловещим криком взлетели хищные птицы. Острые глаза Сергея заметили высокую охапку свежесрезанных осиновых веток, наваленных у подножья согнутой и наклонившейся на бок сосны. Он почти побежал туда и быстро стал разгребать осеннюю листву. Она плавно кружилась и сплошным ковром ложилась на землю. Скоро выступила зеленая квадратная корма, а за ней и вся гребная лодка. Пара весел и шест были аккуратно сложены на ее дне. Сергей помахал рукой наблюдающим за ним друзьям. «Идите сюда. Сейчас отправляемся,» не успел договорить он как низкий, протяжный гул проплыл над притихшей рекой. «Это патруль. Прячьтесь,» прошептал он и вытянулся за пнем. Остальные последовали его примеру, закрыв головы руками, лишь бы не слышать нарастающий вой. В нем таились побои, вторичное пленение, голод, холод и смерть. В бинокль Сергей рассмотрел белый патрульный катер и вьющийся государственный флаг ГДР на его короткой мачте. За стеклом рубки вырисовывались силуэты пограничников, два прожектора на его крыше посылали по сторонам слепящие лучи. Рассекая носом волны и оставляя позади вспененный след, катер промчался мимо. За ним, возмущая речную гладь, бежала высокая кильватерная волна. И она вскоре затихла вдали. Напуганные беглецы долго лежали вслушиваюсь в предрассветную тишину, пока Сергей не скомандовал, «Вперед!». Быстро и слаженно, как если бы они прошли многодневную тренировку, наши герои спустили плавсредство на воду, Сергей уселся на веслах, Маша, упершись ногами на корме, шестом выталкивала лодку на глубину. Стрелой понеслись они к другому берегу. Никто из них не подозревал, что несколько лет спустя подобный побег станет невозможным, граница ощетинится двойными заборами, минными полями и сторожевыми башнями. Но в 1949 году действительность еще не изменилась, хотя тогда большинству казалось, что хуже и быть не может… Вкладывая все силы Сергей греб, лодочный нос с журчанием резал воду, течение сносило, но берег приближался. Еще несколько взмахов и лодка уткнулась в песок. «Молодежи вылезать, Маша и я вытаскиваем лодку на берег; прячем ее для следующей партии искателей приключений. Таков был уговор.»

Эрик Шопенхауер, морщинистый и седовласый бюргер, проводил сочувствующим взглядом уходящих в ФРГ беженцев от коммунизма. Эрик устроился в развилке разлапистой сосны, росшей на восточном берегу, и уже битый час разглядывал через подзорную трубу ситуацию в окрестности. Его приземистое, грузное тело облаченное в брезентовую куртку и такие же брюки с трудом умещалось на дереве. Ему было неудобно сидеть, к штанам прилипла смола, тонкие, деликатные ветки щекотали лицо, чтобы не соскользнуть, он прочно держался своими башмаками на шершавой коре, оставляя на ней царапины. Он видел внезапно выскочивший патрульный катер, панику беглецов и их последующие слаженные действия на переправе. Он испытывал удовлетворение. Эти люди сделали все правильно, спрятали его лодку и тихо растворились в дремучем кустарнике. Эрик знал, что произойдет дальше. Он там бывал много раз, когда возвращался подобрать свою собственность. Через час-другой ходьбы по тропинке их группа выйдет на асфальтовую дорогу и усядется на обочине, ожидая попутного транспорта. Какой-нибудь сердобольный водитель отвезет эмигрантов в полицию, где их зарегистрируют и отправят в карантин. По получения пособия и документов начнется их новая жизнь. Вот и все. Для этого люди шли на смертельный риск. Свою же жизнь Эрик считал законченной. Ему было 60 лет и он успел повоевать в Первой Мировой, для участия во Второй Мировой он оказался слишком стар. В 1945-ом его призвали в фольксштурм, дали фаустпатрон, но к счастью американские танки прошли его окоп стороной, он уцелел и вернулся к своим. Жил он со своей старухой женой на фольварке в десяти километрах от Эльбы. К преклонным годам сохранили супруги хорошее здоровье, ворочали кувалдой, таскали мешки с картошкой и рубили дрова, но были они безутешны и всегда печальны — оба их сына погибли — один под Курском, другой под Орлом. Грозила им одинокая старость и винили они во всем русских. «От них все наши беды,» говорили они промеж собой. Вот и прошлой ночью брехала его собака, видел он фары фургона, остановившегося на краю поляны, свет костра, слышал шум и пьяный разговор. «Должно быть там опять хозяйничают русские,» поделился он со своей обветшавшей подругой, которая так же, как и ее муж, люто ненавидела оккупантов. «Вот свиньи,» плюнула она в сердцах. «Когда нас оставят в покое?» Супруги делали все возможное, чтобы навредить новому режиму: считали советский автотранспорт на шоссе, записывали номера грузовиков и грузы, подбирались к военному аэродрому, наблюдая и фотографируя самолеты и бомбы. Накануне Эрик получил весточку от oрганизации с указанием посодействовать врагам советской власти, убежавшим из веймарской тюрьмы. Немедленно отправился он в затон, где приготовил для них лодку. Это была его личная месть за погибших детей. Правда, вопрос почему его сыновья оказались под Орлом и под Курском и что они там делали, не приходил ему в голову; главная обида супругов была в том, что их дети погибли в России и с этим они не могли примириться до самой смерти. Эрик затек от долгого сиденья и опустил свою трубу. Чаща на противоположном берегу казалась монолитной, нетронутой и безмятежной, солнечные лучи играли на ее ветвях, ленивый ветерок шевелил желтеющие листья, ничто не говорило о драме, случившейся здесь четверть часа назад. «Завтра ночью я переправлюсь на ту сторону на надувном плоту и верну мою лодку на место,» сказал Эрик сам себе и, кряхтя, неуклюже слез с сосны.