Свободен! - [12]

я смотрю вокруг и сравниваю.

Ни малейшего представления, что это могло значить. Я снова взглянул на конверт. Письмо отправлено в Испании. И набрано на компьютере. Я почувствовал, как из желудка поднялся ужас и прошел через диафрагму к груди. Я сделал несколько вдохов, стараясь сдержать слезы. Я страстно желал, чтобы все закончилось. Наверное, первые письма были слишком сюрреалистическими, чтобы принимать их за настоящую угрозу; как будто это происходило с кем-то другим. Но последнее послание переполнило чашу. Мне стало страшно до дурноты.

Я постарался сконцентрироваться. Целый час я смотрел на письмо, не понимая, что ищу. В нем не было ничего особенного; по-моему, бумага довольно дешевая, хотя вообще-то я в этом не разбираюсь. На свет – никаких водяных знаков. Буквы слегка растекались, особенно буква «О». Очевидно, письмо было напечатано на струйном принтере.

Я пытался проанализировать предложения. Что это может напоминать? Знаю ли я кого-нибудь, кто выражается в таком стиле? Нет. Письмо было намеренно составлено из разных отрывков, автором мог быть кто угодно.

В эти недели и месяцы больше всего раздражало то, что давление на нас было таким разнообразным и непоследовательным. Мне казалось, что маньяк должен иметь ясный план игры и применять одну тактику, например дышать в трубку или следить за Габи на улице. Но чем дальше, тем более поразительной и непредсказуемой становилась наша история.

Глава 7

На работе я по-прежнему с удовольствием читал дневник моего отца. Он подробно описывал свою жизнь в трущобах недалеко от Бильбао.

Его родители с утра до вечера искали работу в городе, отец пытался устроиться докером, мать – официанткой. Небольшие поселения-трущобы строились из того, что людям удавалось украсть на стройке или найти на свалке за городом. Кусок рифленого железа мог подойти для крыши, но зимой он не спасал от стужи, а летом – от жары. Поэтому детей посылали за камнями, чтобы укрепить крышу. А если никто не присматривал за домом, то приходили соседи и крали камни или всю крышу. Моему отцу и его сестре приходилось целыми днями охранять дом.

Положение усугублялось тем, что Франко запрещал проводить в такие трущобы воду и электричество. Во время Гражданской войны Страна Басков выступила против Франко, и его очень раздражали новые переселенцы из тех мест.

Как обычно, я пытался обсудить это с Олаей, но она никак не реагировала. В первые три часа она хранила гробовое молчание. Потом ее неожиданно прорвало.

Выяснилось, что она расстроена из-за своего парня. Раньше она никогда о нем не упоминала, но, очевидно, теперь была в такой ярости, что даже я сгодился на роль собеседника.

– Вчера вечером я пришла домой после тяжелого рабочего дня. – Она говорила без намека на иронию. – Он ездил в старый город. Сделал на спине новую татуировку, которой, как он выразился, я должна была полюбоваться. Оказалось, это… – она поискала подходящее слово, – ящерица. Черные чернила еще не высохли и линяли.

– Краска растекалась, – непроизвольно поправил я, но она не разозлилась и даже была довольна, что ей помогли выразиться более литературно.

– Он спросил, нравится ли мне татуировка, – продолжала она. – Мне она совсем не понравилась. Но я решила, что нужно ответить что-то другое. Я сказала, что красный глаз ящерицы очень симпатичный, и это был верный ход. Он посмотрел в зеркало на свою спину и как дурак объяснил: «Нет, это просто пятно». Я и так знала, что это пятно, а он добавил: «А тебе, Олая, нужно сделать еще одну татуировку».

– У вас уже есть татуировка? – спросил я, но было очевидно, что ее откровенность не распространяется так далеко.

– И тогда он предложил, чтобы я сделала татуировку на губах.

– На губах?

– Он хотел, чтобы на верхней губе у меня были слова «Я люблю», а на нижней губе – его имя, Анарц.

– Класс.

– Я сказала: а как же работа? Я не могу ходить на работу с такими губами.

– Вполне справедливо, – заметил я.

– Он объяснил, что я могу красить губы, а каждый вечер, когда буду возвращаться домой, он будет меня целовать и татуировка проявится.

– И что вы ответили?

– Я заверила, что выполню его просьбу, как только он сделает татуировку с моим именем на головке своего члена.

Я рассмеялся.

– Проблема в том, – продолжала она, – что он такой идиот, что сделает это. Уверял меня, что так и нужно поступить, чтобы у нас было что-то общее. Потом мы поругались, и теперь единственное, что нас объединяет, – это наша ненависть друг к другу.

Рассказанная история революционным образом изменила мое мнение об Олае. Раньше я считал ее… сам не знаю какой, но уж точно не такой. Я был несказанно рад, что она выбрала меня для этого разговора.

Я обдумывал, что сказать в ответ, боясь испортить эту первую попытку общения. Но случилось так, что я упустил свой шанс высказаться, потому что на мгновение взглянул в окно.

Мужчина, называвший себя мужем Габриэль, смотрел на меня сквозь стекло.

Меня охватил ужас.

Я замер.

Потом я приказал себе перейти в наступление. Я должен был сделать так, чтобы он почувствовал свою слабость.

Я выбежал из кабинета, помчался по коридору и выскочил на улицу. Потратил еще примерно пятнадцать секунд, обегая здание; я старался развить максимальную скорость и лишь надеялся, что он не станет слишком торопиться.