Свободен для любви - [57]

— Сядьте, — приказал он.

Я робко присел на краешек стула, лишь в последний миг сумев не раздавить коробочку с угрожающей надписью «Радиоактивность!», тогда как профессор плюхнулся в свое вращающееся кресло, плотно запахнув белый халат. Я ждал затаив дыхание. Со времени возвращения в больницу я старательно избегал профессора, но всякий раз, перехватывая его взгляд, чувствовал, что он мысленно взвешивает, пора отправлять меня в сумасшедший дом или еще чуть-чуть подождать.

— Сегодня я обедал вместе со своим другом, мистером судьей Хопкрофтом, — начал он.

Я втянул голову в плечи и промолчал.

— Мы с ним вспомнили тот случай, когда вы работали у меня в травмпункте.

— А я так надеялся, сэр, что мистер Хопкрофт забудет о нем, — признался я.

— Напротив, мы с ним от души посмеялись. В самом деле очень забавно вспомнить. У Хопкрофта, между прочим, прекрасное чувство юмора. Порой, вынося приговор, он так хохмит, что присяжные со стульев падают.

— Не сомневаюсь, сэр.

Воцарилось молчание. Профессор сосредоточенно разглядывал заспиртованную почку.

— Должен признаться, Гордон, я был с вами чересчур резок, — сказал он наконец.

— Вы очень добры, сэр.

— И обошелся с вами несправедливо.

— Ну что вы, сэр! — Беседа развивалась совсем не так, как я предполагал. — Я вполне это заслужил.

— Откровенно говоря, я не раз вспоминал тот злополучный эпизод. Нельзя допускать, чтобы эмоции брали верх над разумом.

Он снова приумолк. Я трепетно ждал.

— Бингхэм… — начал было профессор.

— Да, сэр?

— Он ведь ваш приятель?

— Не совсем, сэр.

— Сказать вам по правде, Гордон, — только пусть это останется между нами, — Бингхэм меня здорово разочаровал. Он не без способностей, не спорю. Однако порой во время операции я просто теряюсь, не в силах понять, кто из нас двоих профессор.

— Вы правы, сэр.

— К тому же, насколько мне известно, он не самая популярная личность среди нашего персонала?

— Да, сэр, — с восторгом закивал я. — Не самая.

— Дело в том, Гордон, что у меня неожиданно освободилось место, — продолжил профессор. — Старшего патолога. Мистер Ширади должен вернуться в Бомбей. Работа, конечно, не бей лежачего, но зато у вас будет вдоволь времени, чтобы подготовиться к аспирантуре. В среду вечером я должен выдвинуть свою кандидатуру на заседании комитета. Логично было бы предложить на это место Бингхэма, но, боюсь, остальные члены комитета будут против. Да и самому бы мне, откровенно говоря, не хотелось с ним связываться. Словом, Гордон, я был бы рад хоть частично загладить свою вину, предложив эту должность вам…

От возбуждения я не мог заснуть ни в эту ночь, ни в последующие. В операционной, где я уже подходил к столу с уверенностью Листера[19], у меня так дрожали руки, что Хатрик снова посетовал мистеру Кембриджу на мою очередную влюбленность.

Общества Бингхэма я теперь особенно избегал. Я начал сторониться его еще с тех пор, как узнал о помолвке с сестрой Макферсон; лишь неловко поздравил, когда однажды столкнулся нос к носу. Однако вечером во вторник, накануне заседания комитета, мне пришлось пообщаться с ним. Сидя в своей комнате, я просматривал истории болезни, как вдруг учуял какой-то омерзительный запах. Он усиливался с каждой минутой. Первоначальный аромат сточной канавы сменился вонью прорвавшейся канализации, но уже вскоре уступил место настоящему зловонному смраду. Как будто по соседству с моей комнатой разлагалась туша некоей исполинской зверюги. Зажав нос, я вышел в коридор и забарабанил в дверь Бингхэма.

— Войдите!

Бингхэм в рубашке с короткими рукавами стоял над спиртовкой со стеклянной колбой и кипятил какую-то дрянь.

— Господи, ты что, совсем рехнулся? — вскричал я. — Что ты тут стряпаешь?

— Ты про это? — поднял брови Бингхэм. — Это обыкновенный навоз, старичок.

— Навоз?

— Ну да. Конский. Видишь ли, мой проф заинтересовался ферментами, которые присутствуют в испражнениях животных разных видов. Ученый есть ученый. И я понял, что в этом есть резон. Возможно, именно благодаря навозу удастся разгадать тайну пищеварения. Здорово, да? — Он загасил спиртовку. — Я собрал уже целую коллекцию образцов кала от разных животных, — с гордостью похвастался он, демонстрируя мне штатив с пробирками. — Это — собачий, а вот кошачий, голубиный и — моя гордость, — добавил он с придыханием, — от хорька. А лошадиный я только сейчас собрал, когда ломовой извозчик остановился напротив травмы.

— На кой черт тебе все это? — прогнусавил я, стараясь не дышать.

— Тебе могу по секрету признаться, старичок, — ухмыльнулся Бингхэм. — Видишь ли, у нас освободилось место патолога, о котором я давно мечтал. А зная интерес профа к ферментам, я решил подбросить ему пару свежих идеек, а заодно и материал для диссера поднабрать.

— И ты всерьез рассчитываешь получить это место? — спросил я, зажимая ноздри.

— Не хочу хвастать, старичок, — важно проговорил Бингхэм, потирая руки, — но я в этом не сомневаюсь. Кое-кто из нашей профессуры уже прослышал о моих достижениях и высоко их оценил. Да и сам проф во мне души не чает. Тем более что без меня он и шагу ступить не может. Например, недавно его заинтересовал слоновий помет, и он даже всерьез подумывал, не организовать ли экспедицию в Африку. Тут я ему и говорю: «А почему бы сперва у нас в зоопарке не спросить?» Бедняга чуть со стула не упал. Я уже позвонил в зоопарк и попросил, чтобы ему прислали образец слоновьих фекалий на анализ. — Бингхэм уселся на кровать и достал свою знаменитую трубку. — Кстати, старичок, помнишь наш принцип «пусть победит сильнейший»?