Свобода - [7]

— Очень хорошо. Так что она тебе тут врала?

В ту же секунду, разумеется, ему никто не ответил. И его понесло:

— Ты расскажи ей, вот ей, вот этой женщине, как ты провела медовый месяц с ее супругом! Расскажи! Я с удовольствием еще раз послушаю… я хочу посмотреть, как ты будешь это ей — ей! — рассказывать. Как ты будешь ей смотреть в глаза. Не мне! А ей! Ну! — заорал он. — Посмотри ей в глаза! Можешь на нее посмотреть? Можешь? Она сможет все, что угодно! — горячо заверил он меня. 

— Послушай, ты действительно разбудишь ребенка, — убедительно сказала я.

— Не разбужу. Он малый крепкий — весь в меня! — и он зверски осклабился. Ему, вероятно, сейчас было очень плохо («неважно» — сказал бы Игорь), и в этом случае улыбка была подходящей.

— Я очень надеюсь, что он не будет на тебя похож, — протяжно и кротко сказала Голубка.

— Бу-удет! Мы с ним вместе когда-нибудь с тобой рассчитаемся!

— За что, за что ты хочешь со мной рассчитаться, Гарик?

— За все! За всю мою разбитую, испорченную жизнь! Нет у меня больше жизни. Была и вся вышла. Я не живу теперь. Я существую.

— А раньше ты жил? — миролюбиво, но только почти что беззвучно спросила Голубка.

— Я знааю, что ты хочешь сказать! — презрительно протянул Гарик. — Но мы отклонились от темы. Я желаю послушать твой рассказ. Начинай!

Мне было очень не по себе. Наконец, мне стало всерьез тревожно: мне показалось, что он на грани истерики, буйства. Его лицо неприятно набухло и наливалось все больше краской. Интересно, он ведь к чему-то готовил себя, к чему?.. И что он выкинет через минуту? Будет скандал! Стать очевидцем супружеского скандала!.. Это был очень скверный поворот. Голубка тоже внимательно вдруг посмотрела на мужа и, достаточно зная его, шагнула ему навстречу.

— Что начинать? Что рассказывать? — Она смотрела на него послушно и жалостно. — Ну, хорошо. Мы встречались с Игорем. В самом деле. Мы вместе провели тот месяц, что он жил в Киеве. Но ты же знаешь, Гарик, что это был за месяц. Что творилось в нашем доме. Мы именно в этот месяц и разошлись, — оглянулась она на меня. — Я ведь была в ужасном состоянии. И никого не оказалось рядом. А он все скрасил своим присутствием. Он поступил как друг. Я буду всю жизнь вспоминать с благодарностью его благородство. Ты должна гордиться своим мужем, — снова глянула на меня Голубка. — Ты, именно ты, Гарик, не можешь меня упрекать. Ты тогда создал в нашем доме ад. А он за меня вступился. Он тебя даже выгнал однажды. Но, согласись, так поступил бы всякий настоящий мужчина.

— Ах, как замечательно ты излагаешь! — изумился Гарик. — Я такого не знал. Выходит, сначала мы с тобой разошлись… а потом появился он? А не наоборот?! Ты за кого меня принимаешь?

— Я не знаю, за кого тебя принимать, — отвернулась Голубка.

— Не зна-а-аешь? А его? А его ты знала, да? За кого принять? За друга? Который скрасил? И чмокал в щечку как друг? И в палатке спал с тобой как друг? Они ездили с милой компанией на ночевку, — пояснил он мне. — Какими средствами он тебя утешал? Всеми? Или что-то вы оставили на потом? Вы ничего не оставили на потом. Вы торопились схавать моментик. На этой ночевке был один мой приятель. Уж он-то мне дал полнейший отчет. У нее было плохое настроение! Да она тогда цвела, как роза! Вот тогда-то я тебя, занюханная роза, и бросил. А раньше мы с тобой только в ссоре были. Вот так. Моя дорогая. Вы потом повторили ночевочку, с еще одной парочкой… утешающихся! — он хохотнул.

Но мне неожиданно вспомнилось нечто вовсе иное.

— Ой! — сказала я. — Галя! А когда у тебя день рождения?

— Скоро. — Ее взгляд был бесконечно усталым и тусклым.

— Я вот и вспомнила, слушай… что скоро… А? Так когда же?

— Двадцать четвертого.

— Тьфу, конечно! Мы ж с тобой рядом! Ты помнишь, как мы отмечали однажды твой день рождения? А? На Десне? И костер жгли, помнишь? И прыгали через пламя? Не «через», а «сквозь», ты помнишь?! А ты помнишь, что мы подарили тебе? Мы с Игорем? Мы подарили тебе ожерелье из маленьких бубликов! До колен! Неужели не помнишь? Ну да, конечно! Ты помнишь? У нас на другой подарок тогда не хватило денег… Но все были в диком восторге! Нет… Мы все-таки молодцы. Мы все-таки многое, Галя, успели тогда, ничего не скажешь. Теперь хоть есть на что оглядываться… А сколько лет нам сейчас исполнится? А, Голубка? Подарки небось нам теперь другие делают, но только…

— Сколько он денег здесь просадил? На нее? Знаешь? — врезался Гарик.

— Здрасте! — откликнулась я. — Ты чего считаешь чужие деньги?

— Мне исполнится тридцать лет. Круглая дата, — не слушая нас, сказала Голубка.

— Жутко выговорить! Старухи мы… Но ты ведь отметишь, а, Голубка? Как ты отметишь? А я, ты знаешь, я еще в Киеве буду…

— Ты это правильно, между прочим, сказала, — опять перебил меня он и подался вперед, многозначительно выставив палец. — Но она вот — не просто старуха. Она старая бэ. — Он выпрямился. — И Лешка об этом узнает. Со временем. Уж я позабочусь!

Голубка молчала.

— Да что же это такое! — взмолилась я.

— Сейчас услышишь. Я заставлю ее. Мы сейчас посмотрим спектаклик. Сейчас она будет все выкладывать как миленькая. Рас-ска-зы-вай!! — отчаянно вдруг завопил он и замотал, как бешеный, головой.