Свиток желаний - [14]

Мефодий неопределенно пошевелил пальцами, что можно было расценить и как «да», и как «нет». Ему не очень хотелось, чтобы Арей вновь зажал ему рот своей жесткой ладонью.

– Теперь о делах… Завтра мы, думаю, все же навестим Вильгельма. Надо понять, что нужно ему и Лигулу. Грех игнорировать столь любезное приглашение, особенно переданное через такого расторопного посыльного, как наш Тухломон… Мефодий и Даф, я вас не задерживаю! Вспомните о делах, если таковые у вас имеются! Если же дел нет – брысь в питомник к Глумовичу запасаться просроченными сведениями из области физики, биологии и прочих неточных наук. Улита, а ты останься!.. Здесь нужно навести порядок и разобраться с пергаментами!

Арей повернулся и вразвалку направился в кабинет. Глядя ему вслед, Мефодий неосторожно подумал, что трудно поверить, что перед ним лучший мечник мрака. Сейчас его шеф больше походил на растолстевшего борца или боксера, которому кресло и хорошая кружка пива давно милее спортивного прошлого. Подумал и тотчас пожалел об этом, потому что Арей вдруг обернулся, а в следующий миг Мефодий ощутил, что шею ему щекочет острие кинжала.

– Вывод первый, – услышал Буслаев его голос. – Людям и тем более нелюдям опасно смотреть в затылок. То, что происходит у нас за спиной, мы зачастую видим лучше, чем то, что творится у нас перед глазами. Никакого напряжения, никаких лишних мыслей и тем более роковых пижонских взглядов. Оставь их трагикам из погорелого театра. Усек, синьор-помидор? Отвечай только «да» или «нет».

– Д-да, – выговорил Мефодий, ощущая, как колет его шею острое жало.

– Вывод второй, косвенно вытекающий из первого. Если хочешь что-то от кого-то спрятать, положи это у него перед носом. И это усек?

– Да.

– И, наконец, вывод третий: не думай плохо о тех, на кого работаешь. Это не только опасно, но и дискомфортно. Двуличие не поощряется даже Лигулом, который сам же его и придумал. Ясно?

– У матросов нет вопросов, – сказал Мефодий, следя зрачком за запястьем Арея.

– Вот и умница, синьор помидор, – одобрил Арей. – Я давно заметил: лопухоиды соображают гораздо быстрее, когда угрожаешь им клинком или просто любым тяжелым предметом. Это отлично прочищает самые затуманенные мозги.

– Ничего подобного! Это только унижает человека! – возразила Даф, вырастая рядом с ними.

– Человека нельзя унизить. Он унижен по природе своей. За тысячи лет ничего не изменилось. Человечество как было обезьяньим стадом, так им и осталось, – жестко сказал Арей.

– Человек не происходил от обезьяны. И уж вы-то отлично это знаете. Я училась в школе, когда в лопухоидном мире стражи мрака запускали эту утку. Разве не так? – проговорила Дафна.

Арей поморщился, показывая, что дело тут не в банальном знании.

– Так и быть, согласен, не происходил… Мнится мне, это обезьяны произошли от лучшей части человечества. Гориллы – от спортсменов, политики – от бабуинов, а макаки – от интеллектуальной элиты. Нужны доказательства? Запросто! В мире лопухоидов, синьор помидор, есть только одно право – право сильного. Слабых духом (их-то в первую очередь) топчут и забивают ногами – морально, а зачастую и буквально. Кроме права силы, других прав почему-то не придумали.

– Вы забыли еще одно человеческое право. Право прощать и творить добро, несмотря ни на что, – упрямо сказала Дафна.

Мефодий смотрел на нее с изумлением. Он и не подозревал в своем хрупком светлом страже такой внутренней силы. И Арей, пожалуй, тоже. Потому что он вдруг успокоился, перестал горячиться и примирительно произнес:

– Ну-ну, крошка! Сворачивай светлую агитацию, а то я могу подумать что-нибудь не то!.. Хотя нет, если угодно, продолжай в том же духе. Только рано или поздно найдешь у себя в шее вилку, к зубцам которой будет пришпилена недоеденная сосиска со следами зубов твоего лучшего друга… Человеколюбие, увы, наказуемо.

В голосе Арея не было и тени юмора. Он спрятал кинжал, легко оттолкнул Мефодия и ушел. Дверь кабинета закрылась. Улита подошла и, осмотрев шею Мефодия, пошептала на неглубокий порез.

– Не обижайся на него! На Арея порой находит… Часто на маяке он молчал целыми неделями, а затем начинал вдруг зло шутить и смеяться сразу над мраком и светом. В такие минуты лучше всего спокойно промолчать. Потом его отпускает и он снова прежний… – негромко сказала Улита.

– Почему так? Расскажешь? – попросил Меф.

Если бы эта просьба была высказана Даф, ответом стало бы решительное «нет». Но здесь Улита заколебалась. К Мефодию она относилась неплохо. Покосившись на кабинет, она щелчком пальцев поставила круговой защитный экран от подслушивания. Лицо горбуна Лигула на групповом портрете тузов мрака обиженно вытянулось. Одновременно на соседнем пейзаже с видом смиренного кладбища в духе Жуковского разочарованно зашевелилось крайнее из надгробий. Даже Арей из кабинета – и тот едва ли смог бы «просветить» магический барьер, хотя вряд ли это входило в его планы.

– Я думаю, все потому, что мраку нельзя служить наполовину. Мрак сам же и наказывает своих слуг, отнимая, с кровью вырывая у них самое дорогое. Возьми любого из нас. Все мы или несчастны, без эйдоса, с зияющей раной в груди, которая никогда не зарастет, или надутые самовлюбленные болваны (завтра ты, Мефодий, их увидишь), или вообще натуральные уроды, как Лигул. Убежденных же сторонников мрака реально мало, хотя есть, конечно…