Свирепые калеки - [192]

Шрифт
Интервал

– Гарантированно огнеупорное, – сообщил он и подмигнул Сканлани.

Проезжая по ватиканским закоулкам, подальше от паломников и туристов, они миновали два контрольно-пропускных пункта, причем на втором их развели по отдельным кабинкам и обыскали с невообразимой тщательностью (впоследствии Домино шепнула Свиттерсу, что с тем же успехом она могла и отдать ему свою девственность накануне). При виде Свиттерсова пистолета капитан стражи страшно обеспокоился, но Сканлани заверил, что все о'кей, дескать, калека-американец «прежде был одним из нас» (при обычных обстоятельствах Свиттерс стал бы бурно возражать против подобного заявления). Однако сдать оружие его таки заставили. Пистолет заперли в сейф и заверили владельца, что, уходя, он получит оружие в целости и сохранности. Без пистолета за ремнем пришлось затянуть пояс потуже.

– Как съесть сытный ленч и при этом похудеть, – пробормотал Свиттерс себе под нос.

– Я же тебя предупреждала – незачем было вообще эту штуку брать, – фыркнула Домино.

Капитан и еще три швейцарских гвардейца сопроводили делегацию к огромному зданию, стоявшему в северо-западной части пьяццо Сан-Петро, – безобразному древнему серому замку, где и находились апартаменты Папы. Они вошли через черный ход; в отделанном деревянными панелями вестибюле их с отработанной учтивостью приветствовал кардинал – при мантии и красной шапочке, все как полагается. Этот прелат отвечал за расследования чудес.

– А бородавками и гименами вы занимаетесь? – полюбопытствовал Свиттерс.

Как кардинал, так и Домино его замечание проигнорировали; верхняя губа Сканлани еле заметно дернулась – и в изгибе этом пульсировала невысказанная угроза.

С видом отстраненно-благожелательным, как у воспитателя детского сада, чей интерес к детям – чисто профессиональный, кардинал повел группу по длинному, тускло освященному коридору к двери, что открылась в неожиданно огромный сад. Повсюду куда ни глянь – весенние цветы и по-весеннему зеленые кустарники, а еще – сосны и каштаны, и там и тут – разрушенные останки древних колонн, что, освобожденные от бремени портиков, притулились в декоративной уединенности. Пели птицы – ничуть не более и не менее религиозно, нежели порхай они над мусорной свалкой в Нью-Джерси, – а вечернее солнце одевало мир сонной зеленовато-желтой дымкой. Спаржевым газом.

В дальнем конце сада стояла увитая плющом беседка, что-то вроде бельведера на возвышении, – деревянная, решетчатая, выкрашенная в цвет слоновой кости; к этой-то беседке кардинал и повел гостей по гравийной тропке, предварительно построив их в шеренгу и вкратце объяснив этикет папской аудиенции.

Ярдах в пяти от бельведера кардинал велел остановиться. Когда Свиттерс, катившийся самостоятельно, не успел притормозить, кресло остановили резким рывком сзади. Он оглянулся через плечо: над ним нависал капитан.

– Я-то думал, швейцарские гвардейцы все как на подбор ребята молодые, – заметил Свиттерс. – А вы, как я погляжу, еще Джона Фостера Даллеса помните. – Сплюнул он сдержанно, даже можно сказать, деликатно, но гвардеец мощно встряхнул его кресло и опустил тяжелую руку ему на плечо.

– Святейшая Колбаса ни капелюшечки моей мирской мокроты не увидела, – запротестовал Свиттерс. И был прав. Внутри затененной беседки высился трон, но, насколько Свиттерс мог судить, вглядываясь сквозь гирлянды плюща, на данный момент трон пустовал.

– Вы пили алкоголь, сэр, – укорил капитан.

– Всего лишь взбодрил добрую старую иммунную систему, – пояснил Свиттерс.

Перед беседкой группа слегка рассредоточилась; бывшие монахини смотрели во все глаза, пытаясь хотя бы мельком разглядеть патриарха, которому они, возможно, и противостояли, но которого тем не менее глубоко уважали и почитали: реакция вполне предсказуемая, при их-то воспитании! Однако на экранах их радаров ни единого папского сигнала пока что не замерцало. Свиттерс смутно различал две фигуры в деловых костюмах по обе стороны от пустого трона – ни одна из них папской тени не отбрасывала. В беседку вошел Сканлани. Троица быстро переговорила о чем-то между собой, затем окликнули кардинала. Кардинал, в свою очередь, кивнул Домино.

– Пресловутый документ у вас? Хорошо. Будьте добры, пойдемте.

Кардинал взял ее за локоть и увлек по направлению к четырем невысоким ступенькам, ведущим в бельведер. Мустанг Салли и Пиппи пристроились было за ней, изнывая от желания преклонить колена, но гвардейцы преградили им путь, а Свиттерс, даже не двинувшись с места, почувствовал, как капитан крепче вцепился в кресло.

Мимо пролетела парочка певчих птиц, оглашая сад певче-птичьими звуками.

На верхней ступени Домино замешкалась. Хотя стояла она к Свиттерсу спиной, он знал: монахиня не отрывает глаз от задней двери в павильон, высматривая хоть какой-нибудь признак белой обезьянки с фарфорово-голубыми глазками в ореоле исполненной смирения власти. Искала она напрасно и с места не трогалась, прижимая к груди истрепанный фатимский конверт. Кардинал попытался мягко подтолкнуть ее внутрь, однако Домино даже не пошевельнулась. В это самое мгновение Сканлани и его два спутника дружелюбно, но прицельно боком-боком двинулись к ней.


Еще от автора Том Роббинс
Сонные глазки и пижама в лягушечку

Официально признанный «национальным достоянием американской контркультуры» Том Роббинс «возвращается к своим корням» – и создает новый шедевр в жанре иронической фантасмагории!Неудачливая бизнес-леди – и финансовый гений, ушедший в высокую мистику теософического толка…Обезьяна, обладающая высоким интеллектом и странным характером, – и похищение шедевра живописи…Жизнь, зародившаяся на Земле благодаря инопланетянам-негуманоидам, – и мечта о «земном рае» Тимбукту…Дальнейшее описать словами невозможно!


Тощие ножки и не только

Арабско-еврейский ресторанчик, открытый прямо напротив штаб-квартиры ООН…Звучит как начало анекдота…В действительности этот ресторанчик – ось, вокруг которой вращается действие одного из сложнейших и забавнейших романов Тома Роббинса.Здесь консервная банка философствует, а серебряная ложечка мистифицирует…Здесь молодая художница и ее муж путешествуют по бескрайней американской провинции на гигантской хромированной… индейке!Здесь людские представления о мироустройстве исчезают одно за другим – как покрывала Саломеи.И это – лишь маленькая часть роскошного романа, за который критика назвала Тома Роббинса – ни больше ни меньше – национальным достоянием американской контркультуры!


Новый придорожный аттракцион

Книга знаковая для творческой биографии Тома Роббинса – писателя, официально признанного «национальным достоянием американской контркультуры».Ироническая притча?Причудливая фантасмагория?Просто умная и оригинальная «сказка для взрослых», наполненная невероятным количеством отсылок к литературным, музыкальным и кинематографическим шедеврам «бурных шестидесятых»?Почему этот роман сравнивали с произведениями Воннегута и Бротигана и одновременно с «Чужим в чужой стране» Хайнлайна?Просто объяснить это невозможно…


Вилла «Инкогнито»

Официально признанный «национальным достоянием американской контркультуры» Том Роббинс потрясает читателей и критиков снова.…Азия, «Земля обетованная» современных продвинутых интеллектуалов, превращается под пером Роббинса в калейдоскопический, сюрреальный коктейль иронически осмысленных штампов, гениальных «анимешных» и «манговых» отсылок и острого, насмешливого сюжета.Это – фантасмагория, невозможная для четкого сюжетного описания.Достаточно сказать только одно: не последнюю роль в ней играет один из обаятельнейших монстров японской культуры – тануки!!!


Натюрморт с дятлом

Принцесса в изгнании – и анархист-идеалист, постоянно запутывающийся в теории и практике современного террора… Съезд уфологов, на котором творится много любопытного… Тайна египетских пирамид – и война не на жизнь, а на смерть с пишущей машинкой! Динамит, гитара и текила…И – МНОГОЕ (всего не перечислить) ДРУГОЕ!..


Рекомендуем почитать
С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.