Свингующие пары - [16]

Засовывая в них обеих, я чувствовал себя безумным кондитером.

Разумеется, проделывать это я мог только на свинг-вечеринках, которые устраивал муж Лиды, консул Диего. И достаточно редко, чтобы Алиса ничего не заподозрила, при ее-то ведьмовском чутье. Лиде не нравилось то, что я делаю. Она говорила, что боится, но в грохоте криков и вихре воплей, – в разгар вечеринок дом напоминал тонущий Титаник, собор Святой Софии, захваченный турками, гибнущую Гоморру, – всем становилось все равно, терялась четкость линий, и спустя три-четыре часа этого ада вы могли поиметь кого угодно.

Каждый становился шлюхой.

Тогда-то я потихоньку, словно случайно, подбирался к Лиде, откуда-то появлялась Алиса, и я брал их обеих. Это казалось мне отличным выходом. Как и вообще предложение Алисы приходить на такие вечеринки, чтобы спасти брак. Мы и в самом деле спасли его, думал я, наваливаясь на Алисы, и чувствуя язык Лиды где-то позади.

Мы справились с этим, думал я, задыхаясь.

А к следующей осени понял, что свинг-вечеринки – единственное место, где моя жена спит со мной.

***

…Было морозное утро, я вышел из дому, и понял вдруг, что не вижу кучи листьев, росшей перед домом, – тополь опадал, а дворник просто сгребал их, потому что подметать листья, пока они падают, мартышкин труд, справедливо говорил он, – и что последний раз спал со своей женой полторы недели назад, и это была свинг-вечеринка. А до того еще полторы недели и это была тоже свинг-вечеринка. Я даже начал было беспокоиться: сама мысль о том, что я становлюсь таким, как все эти каплуны, приходящие с работы в шесть вечера, и трахающие своих жен раз в неделю, по выходным, была невыносима мне. Но потом понял, что трахался все это время каждый день. Просто – с Лидой. Но моя жена… думал я, подходя к светлому пятну, оставшемуся от листьев, глядя в окна дома, огромные стеклянные глазницы нашего разоренного с Алисой замка… Три недели, и всего пару раз, при нашем темпераменте это просто невозможно. Я позвонил ей, встав за дерево, и увидел, как она стоит у окна, глядя в парк, и говорит со мной. Она выглядела не выспавшейся.

С кем ты спишь еще, сказал я, не поздоровавшись.

Куда ты, черт побери, в такую рань, сказала она.

Я сразу все понял. Эта фраза была не что иное, как способ потянуть время. Боксер, пропустивший удар, не вскакивает сразу. Даже если открыт счет, он должен отдохнуть, прийти в себя. Даже если он еще полон сил, нужно подождать до «семи-восьми», чтобы получить передышку. Но он становится на одно колено, чтобы иметь возможность встать вовремя, и не опоздать. Так и моя жена встала на колено, и начала тянуть время. Я разозлился. Ах ты сука, подумал я. Или вставай и дерись, или лежи на ринге, и сдавайся. Выбрасывай белое полотенце, подумал я с ненавистью.

Кто он, сказал я со злобой, поразившей меня самого, ведь я уже год к тому времени изменял Алисе и всерьез подумывал о том, чтобы уйти от нее.

Что происходит, куда ты так рано, и что ты несешь, сказала она, приходя в себя.

Я знал, что мне надо атаковать. Боец класса Алисы приходит в себя быстро, и, – хоть и тянет время для виду, – уже смертельно опасен, когда во взгляде его появляется осмысленность. Я забыл очки дома, поэтому прищурился. Так и есть. В ее взгляде заиграли злоба и ум. Безо всяких сомнений, проснулась и ее lshf. А с ними двумя мне не совладать, понял я. Надо или идти ва-банк, или сдавать назад. Но у меня не было сил, совсем не было. Отойти в свой угол значило продолжить бой, так или иначе, пусть и после минуты отдыха. Так что я сказал.

Алиса, так дальше продолжаться не может, сказал я, поняв, как сильно люблю свою жену.

Я подаю на развод, сказал я, дико жалея о том, что сказал, уже в эту же минуту.

Она молча отключила телефон, и впилась взглядом в парк. Мне показалось, что щеки ее горят. Мои-то уж точно пылали. Я стоял за деревом, моля его дух, – задумчивую девушку с желтыми листьями в голове… в спутанных русых волосах, по которым ручьями бегут муравьи, – чтобы Алиса не заметила меня и не почуяла моего присутствия. И дух дерева сжалился. Хотя меня можно было увидеть, дерево укутало меня сетью чересчур густого поздне-осеннего, воздуха, и на землю неожиданно откуда-то, – хотя я знал, откуда, с опустевшей кроны, – выпал туман. Это было бы похоже на чудо, не знай я истины.

Хотя истина и состояла в том, что произошло чудо.

Телефон завибрировал, но я взял его лишь, когда отошел на достаточно большое расстояние от дома.

Что происходит, сказала Алиса зло.

Ты сама знаешь, сказал я, ударив наощупь.

Мы не трахались уже почти месяц, сказала она по-прежнему зло, но я уловил легкую слабину в голосе, и легко парировал.

Тебя это не особенно беспокоило, сказал я.

Все эти три недели, сказал я.

Ну и кто она, сказала она.

Никто, мы просто убиваем друг друга и время, сказал я.

Может быть, будь у нас дети, все бы было иначе, сказал я.

Ты не смеешь меня за это упрекать, сказала она.

Я не упрекаю тебя, сказал я устало.

Мы немножко помолчали. Я прислонился лбом к железной ограде школы, находившейся на полпути от моего дома до ближайшей автобусной остановки. Поразился тому, какой горячий у меня лоб: я не почувствовал холода, а ведь металл был ледяным. Внезапно мне стало плохо. Я почувствовал себя пустым, как всякий раз после ссоры. А ведь она была еще в самом разгаре. Так что я попытался собраться.