Свинг - [38]

* * *

Вспомнил сейчас самую первую командировку в Осетию — в июне девяносто третьего. Ошеломило тогда все: на фоне библейской природы — подстерегающая на каждом шагу опасность. Нет мира в краю. Почему? Поди разберись. Каждый по-своему прав, каждый виноват. В результате — села, превращенные в руины, а во Владикавказе не живет ни один ингуш.

Осетины — народ в общем-то доброжелательный, но ингушскую тему лучше не трогать: свирепеют. Ингуши вкрадчиво вежливы, но признают одно: начальство и оружие. Отношение к иноверцам неприязненное, причем не скрывают этого. Дай Бог, чтобы ошибся, но мира здесь не будет: неприязнь, вражда — на подкорково-генетическом уровне.

Ночью стреляли постоянно, и абсолютно непонятно, кто и где. Чувство такое, что вот-вот влепят пулю в лоб. Мыслей о величии Родины почему-то не возникает. Все сосредоточено на одном: как бы не оставить детей сиротами.

* * *

Приклоняюсь перед Войно-Ясенецким. Величайший хирург и архиепископ Лука. Его «Очерки гнойной хирургии» имею в издании 1939 года. Уникальное.

Известное изречение Амбруазе Паре, определяющее обязанности врача: «Иногда — вылечить, часто — облегчить, всегда — успокаивать», Войно-Ясенецкий своей деятельностью несколько изменил: «Всегда стараться вылечить». Это стало основным в его работе хирурга. Он небезуспешно брался за самые сложные операции у, казалось бы, безнадежных. Всегда Валентин Феликсович подчеркивал: исход болезни в огромной мере зависит от знаний и искусства врача.

В его операционной висел образок. И однажды после крестного знамения больной — по национальности татарин — сказал хирургу: «Я ведь мусульманин. Зачем же вы меня крестите?» Войно-Ясенецкий всегда крестил перед операцией себя, сестер, больного.

Последовал ответ: «Хоть религии и разные, а Бог один. Под Богом все едины».

Священником он стал в двадцатом году, как говорил, из духа противоречия, чтобы «показать им, издевавшимся над Иисусом Христом, что сердце его не может этого терпеть и громко кричит: „Не могу молчать!..“» Мой долг, говорил он, проповедью защищать Спасителя. Ведя лечебную и педагогическую практику, одновременно регулярно служил в церкви.

Этого энциклопедически образованного ученого и священника наши «уважаемые» правители пять раз ссылали и даже арестовывали за «шпионаж в пользу Ватикана». А между тем, его «Очерки гнойной хирургии» расходились по всей стране. Войно-Ясенецкий считал, что путь хирурга-самоучки, который пришлось ему пройти, научил многому, чем должен поделиться с молодыми.

В ссылках жил в невыносимых условиях, питался впроголодь: был полным бессеребренником. В начале Отечественной войны потребовал от правительства, чтобы его отправили лечить раненых. И именно благодаря ему тысячам и тысячам была дана возможность жить и самостоятельно передвигаться.

И все-таки правда иногда торжествует: в конце жизни получил признание, но полная слепота оторвала от хирургии, о которой говорил: «Хирургия — та песня, которую не могу не петь…»

* * *

Инфицирование ран покровов черепа очень опасно. Флегмона, развивающаяся после ранения, быстро распространяется под кожей или под galea aponeurotica[1], которые иногда омертвевают, что очень затягивает лечение. Нередки осложнения. Многочисленные вены сообщаются с венами покровов черепа, поэтому при гнойном процессе в мягких тканях может начаться тромбоз вен, и, следовательно, инфекция проникнет в губчатое вещество кости. Жору, парня из Калуги, привезли вчера. Температура 39°, пульс 120. Рвота. В затылочной области небольшая крестообразная гноящаяся ранка, а далеко вокруг нее — болезненный отек. Тяжелая флегмона покровов черепа, вероятно, уже осложнилась гнойным менингитом. Сделали все, что можно. Но… поздно. Сегодня под утро Жоры не стало. Вскрытие показало: затылочная часть изъедена. На твердой мозговой оболочке — фиброзно-гнойный налет. Ограниченный гнойный менингит под полушариями мозжечка. Бронхопневмония. А все потому, что не было сделано первичной хирургической обработки, то есть не было предпринято мер предупреждения раневых осложнений. Почему этого не сделали — поди узнай. Все равно, что ветра в поле искать.

* * *

В декабре девяносто четвертого — январе девяносто пятого в Осетии занимался опознанием трупов. Привозили их во Владикавказ из Грозного. Огромный гараж превратили в морг. В три-четыре слоя лежали ребятки. Проход — узенький. Ходил по трупам, выискивая своих. А как их опознаешь? Прооперировали мальчика в Северном, обрили наголо. Да и усох он. Документы остались в Северном. Лежит он, голенький, с трубками в голове.

А другая мать из Тамбова звонит, просит, чтобы сыночка ее срочно отправили домой, потому как нашла она старушку, что подымет ее деточку. Если голова цела, старушка обязательно вернет сыночка. Но… у сыночка нет головы. Все есть, а вот головы нет. И думаешь, кто же сошел с ума: мать несчастная, или у тебя крыша поехала. Может, правда, воскрешают тех, у кого голова осталась?..

* * *

Гнать, гнать надо из отделения Кирюху, Кирилла Петровича. Мало того, что не моется и воняет, как козел, — и это врач! — да плюс постоянный перегар; мало того, что бегает и наушничает начальству, так еще вчера Анечку Гутман, самую лучшую сестру, обидел. А дело было в том, что Аня усомнилась в правильности назначения, которое сделал Кирилл. Он, как это часто с ним бывает, был в «отпросе», и Аня пришла ко мне перепроверить назначение. К кому же ей было обратиться, как не к начальнику отделения? Капельницу-то надо было ставить. Мы с ней разобрались, я переписал назначение, а Кирюха сегодня увидел и поднял ор. Мне, конечно, ни слова, а на Аню такое начал нести — стыдно слушать. «Вы эти свои штучки бросьте», — орал он. Ну не подонок ли? Во-первых, Аня — полукровка, и мама у нее русская. Но не в этом дело. Как, как можно врачу, офицеру, подполковнику, орать такое? Господи! Когда же все кончится?