Свинец в пламени - [54]

3

— Господин начальник! Я всё обдумал и всё-таки не могу согласиться с вашим решением о высылке Омуры как беженца, не имеющего подданства.

Выпалив это единым духом, Куросима положил на стол Итинари заявление об отставке.

— А это что? — вздрогнул Итинари и взял заявление. — Заявление об отставке? Согласен ты или не согласен с решением, а мы через японское отделение Красного Креста послали телеграмму Международному Красном Кресту. Если ты во что бы то ни стало хочешь уйти в отставку, это особый вопрос, но приостановить отправку Омуры уже невозможно.

— Но ведь время ещё терпит, можно и отменить решение, — возразил Куросима.

— Нет, нельзя, так можно подорвать международное доверие к нашей стране, пострадает престиж нашего государства.

— Ну хорошо. Но я всё же постараюсь принять свои меры. Есть у меня одна идея.

— Какие меры? — изменился в лице Итинари. Что за идея? Куросима смотрел на черневшее за спиной начальника окно. В помещениях уже с утра скапливался отвратительный запах сероводорода. Со вчерашнего дня не переставая лил дождь. Если ливень не прекратится, он, чего доброго, смоет всё. И то, что внутри ветхого здания лагеря, и то, что снаружи.

Куросима перевёл спокойный взгляд с окна на возбуждённое лицо начальника.

— Вы, надеюсь, помните, сказал он, что в самом начале мы опубликовали об Омуре заметку и газете. Он тоже стал волноваться. Я обойду все газеты и сообщу им новые факты… Я сообщу, что с человеком утратившим память, поступили, как с лицом, не имеющим подданства, и изгнали из Японии. Это ведь всё равно что похоронить заживо. Это равносильно убийству. Нет, хуже. Завтра же это сообщение украсит газетные полосы.

— Так вот что ты задумал?! — закричал Итинари, кладя трясущиеся руки на стол. — Чёрт знает что! С тех пор как появился этот Омура, все словно с ума посходили. Ефрейтор Соратани, погнавшись за славой, в нарушение всех правил и норм занялся частным сыском. А ты… ты вступил на путь предательства. Но вот что! Если та не откажешься от своего намерения, мы сделаем так, что никто тебя слушать не станет. Мы тебя отстраним от работы в дисциплинарном порядке. Ты станешь ничем, обиженным одиночкой. Какая газета тебе тогда поверит?!

— Ничего, — снова спокойно возразил Куросима, холодно глядя в лицо Итинари, всё более тревожное. — Я предъявлю доказательства. А увольнение послужит лишь подтверждением моей правоты.

— Ладно, — сказал Итинари, видно тоже приняв решение. — Делом Омуры от начала до конца занимался начальник лагеря, и он принимал решение. Поэтому я сначала с ним посоветуюсь… А ты подожди здесь. И немного поостынь. Если понадобишься, вызовем.

Итинари поднялся и, стуча каблуками, вышел.

Куросима стоял с гордо поднятой головой. Сознание победы переполняло его. Начальник отделения, который только что готов был рвать и метать, не выдержал атаки и, поджав хвост, побежал за указаниями к начальнику лагеря. Наконец удалось припереть к стенке труса и перестраховщика!

Сотрудники за столами притихли. Не произнося ни слова, все с нетерпением ждали исхода дела. Итинари всё не было. Куросима вслушивался в шум нестихавшего ливня.

Вдруг в комнату вбежал надзиратель и направился прямо к столу начальника отделения.

— Где начальник? — тревожно спросил он Куросиму.

— Его нет. А что?

— Я услышал странные звуки, — начал рассказывать надзиратель, — потом заглянул, а у Омуры такой чудной вид!.. Начальник приказал, если что случится, сразу доложить…

Это был надзиратель, который следил из коридора за Омурой, находившимся в больничной палате. Куросиму уже полностью освободили от наблюдения за Омурой.

— Куросима-кун… я схожу посмотрю, что там, — поднялся со своего места поручик Такума.

— Нет, разрешите уж мне, — проговорил Куросима и опрометью выбежал из комнаты.

— Похоже на ту историю с кореянкой, которая полгода назад чуть не наложила на себя руки, — сказал сотрудник, сидевший поближе к входу.

— Да, Куросима-сан тогда сразу почувствовал недоброе и вовремя подоспел, — отозвался другой.

У самой палаты Куросима услышал словно слабый стон. Но нет, это был не стон. Куросима резко толкнул дверь. Омура лежал на кровати навзничь, молитвенно сложив ладони на груди, и что-то бормотал. Лицо было облеплено грязью, так что не было видно ни носа, ни глаз, и серая жижа стекала на грудь.

Куросима почти сразу понял, что падаёт размокшая от дождя штукатурка, Омура бормотал, но в голосе чувствовалась удивительная сила и глубина. «А что, если…» — промелькнуло в голове Куросимы.

— Омура! Омура! Что с тобой? — крикнул Куросима, подбегая к кровати. Омура, всё ещё бормоча, приподнялся на постели и снова молитвенно сложил ладони. Голос становился всё звучней и отчётливей. Но говорил он не по-японски. По-видимому, он читал сутры на санскрите. «Наверное, он всё-таки не японец», — подумал Куросима и, схватив Омуру за плечи, стал его трясти, как бы желая привести в чувство.

— Омура! — закричал он. — Фукуо Омура! К тебе вернулась память! Ты вспомнил всё?!

И вдруг Омура замолчал. Он медленно поднял руки к лицу и начал стирать с него грязь. Постепенно очистились глаза, нос, губы — всё лицо. Рассматривая мокрую штукатурку в своих руках, Омура весь дрожал.