1 ноября 196… года в Токио, в одном из изоляторов медицинского факультета университета Тоё, скончался сорокасемилетний сотрудник Научно-исследовательского института микробиологии Кадзуо Убуката. Заботливый уход, неусыпное наблюдение врачей, новейшие средства лечения — всё оказалось тщетным. Больной умер от воспаления лёгких.
Институт микробиологии Каньо был основан известным университетским профессором, который теперь ушёл в отставку. Но когда-то он получил известность как создатель нового антибиотика — симбимицина.
Убуката сильно простудился, однако, несмотря на болезнь, не прекращал своих исследований, пока окончательно не свалился. Это усердие было оценено по достоинству — институт устроил ему пышные похороны.
«В наши дни умереть от воспаления лёгких!.. Интересно, кто его лечил?..» Участники траурной церемонии сочувственно вздыхали. А некоторые язвительно усмехались. Во всём винили врачей: «Недосмотрели, коновалы…»
Впрочем, ничего особенного не случилось. Просто умер человек средних лет. Правда, был он ещё в расцвете сил, полон энергии, и люди, конечно, жалели покойного. Но преждевременная смерть не такая уж редкость в наши дни, и не успеют ещё завянуть венки на могиле Убуката, как он будет забыт.
И скорбь Хироси Кохиямы, который присутствовал, на панихиде в похоронном зале, тоже будет недолгой. Кохияма был репортёром в отделе науки газеты «Нитто». Ему не раз доводилось встречаться с Убукатой, он собирал для газеты информацию о разрабатываемых институтом антибиотиках…
Покойник утопал в венках из жёлтых и белых хризантем. Курились ароматические палочки. Струйки дыма окутывали застывшее суровое лицо, и казалось, что оно постепенно смягчается, становится спокойным и умиротворённым, словно покойный и в самом деле отбывал в нирвану, находившуюся где-то там, на западе, где пламенел осенний закат.
Заметив в толпе Кёити Тэраду из Института фармакологии, принадлежащего фирме Гоко, Кохияма протиснулся к нему и тихо сказал:
— У господина Убукаты такой вид, будто он чем-то очень доволен, не правда ли?
— Н-да… — неопределённо пробурчал: Тэрада.
— А над чем он в последнее время работал? — спросил Кохияма. Казалось, он не замечает подавленного состояния собеседника.
Кохияма пришёл сюда не только отдать последний долг покойному, но и намеревался получить здесь кое-какую информацию для газеты. Он отлично знал, что Институт фармакологии Гоко, где работал Тэрада, тесно связан с Институтом микробиологии, а Тэрада и покойный Убуката были близкими друзьями.
— А вы разве не в курсе дела? — вскинул на него глаза Тэрада.
— Нет, я уже полгода как не встречался с господином Убукатой.
Кохияма сказал правду, он нередко наведывался в Институт микробиологии, но с Убукатой, который работал в лаборатории где-то в полуподвале, действительно давно не виделся. В последнее время Убуката, вероятно, был очень занят, он даже не подходил к телефону. Но в памяти Кохиямы навсегда осталась сутулая фигура в белом халате — Убуката в окружении ассистентов, которые манипулируют с пробирками и колбами в лаборатории, наполненной удушливыми испарениями и запахами.
— Убуката работал над культурой микробов, устойчивых к лекарственным препаратам, — сказал Тэрада.
— Вы, вероятно, имеете в виду патогенные стафилококки, не поддающиеся воздействию пенициллина, или палочки Коха, на которые не действует стрептомицин?
Речь шла о факторе R у микробов. То есть о генах, которым условно дано название R от английского resistance[1].
И Тэрада присоединился к остальным участникам церемонии — надо было поставить свечку. Уже зажгли свечки родственники, представители Инспекции здравоохранения, Министерства просвещения, Института микробиологии и университета. Теперь настала очередь Тэрады, а следом за долговязым Тэрадой двинулся и Кохияма.
Он зажёг курительную свечку и, подержав над ней молитвенно сложенные ладони, повернулся, чтобы поклониться родственникам покойного. У изголовья гроба одиноко стояла молодая девушка в трауре. Она показалась Кохияме до того красивой, что у него захватило дух. Такой красоты он, кажется, никогда раньше не встречал. Даже мимолётного взгляда было достаточно, чтобы заметить, что в её внешности было что-то неяпонское. «Наверняка она только наполовину японка», — подумал Кохияма. Отлично сшитое чёрное траурное платье подчёркивало светлый оттенок кожи.
Неподдельная скорбь читалась на бледном лице девушки. Она ответила на поклон Кохиямы чуть заметным кивком и на мгновение задержала на нём взгляд. И ему показалось, что глаза её с большими чёрными зрачками излучают какой-то необычайный свет. Он ощутил непонятное волнение. Именно непонятное. Она словно притягивала к себе взгляд. И секрет этого колдовства заключался не только в женском очаровании. Что-то трогательное, детски-беспомощное было в этом прекрасном лице. Казалось, ей хочется кому-то пожаловаться, рассказать о своём горе, но она не может на это решиться. Кого она ему напоминает? И тут в его памяти всплыло другое лицо — фотография еврейской девочки Анны Франк, которая долго пряталась от немецких фашистов, а под конец была схвачена и погибла в нацистском лагере смерти в Освенциме. Возможно, эта женщина полуеврейка и смешанная кровь придаёт ей такую прелесть? Острое желание сладкой судорогой пробежало по телу Кохиямы.