Свинцовый закат - [39]

Со стороны лесопилки не доносилось ни звука, и я решил, что нам повезло. Когда эпизодический мираж пребывал в активной стадии, шум и гам в округе стояли еще те. Я же, как и все сталкеры, считал тишину своей подругой, которая, если уделять ей должное внимание, всегда поможет вовремя вычислить подкрадывающегося к тебе врага. Какой-либо закономерности в «мерцании» здешнего миража не было. Он мог возникнуть в любое мгновение, а исчезнуть либо через минуту, либо спустя сутки. Поэтому если нам не хотелось слушать грохот пилорамы и ругань снующих на ней призраков, мне следовало поскорее уводить Кальтера из этого малоприятного места.

Однако проходя мимо заросшей кустарником вырубки, я обратил внимание на то, что постройки на ней выглядят так, будто сооружены не четверть века назад, а не далее как в нынешнем году. И вдобавок ко всему украшены кумачом!

– Что за чертовщина? – пробормотал я, останавливаясь и приглядываясь к тому, что происходит на лесопилке. Нашим глазам предстал мираж, это очевидно, но постигшие его метаморфозы не были прежде отмечены ни одним наблюдателем.

Над крыльцом конторки в обрамлении красных флажков висел внушительный кумачовый транспарант, на котором белыми буквами было выведено некое пространное воззвание. Охваченный любопытством, я достал бинокль и прочел то, что там написано.

«Рабочие Корогодского леспромхоза! – гласил транспарант. – В честь наступающего праздника Великого Октября перевыполним месячный план по заготовке пиломатериалов на двадцать процентов!»

– Такое тут часто случается? – осведомился Кальтер, тоже заинтересовавшийся плакатом.

– Что именно? – полюбопытствовал я в ответ. – Взятие на себя призраками соцобязательств или их массовый невыход на работу?

– Ты понял, что я имел в виду, – огрызнулся не расположенный к шуткам майор.

– Вообще-то впервые вижу, – признался я. – Занятно… Хотя разве можно в Зоне чему-нибудь удивляться? Зато теперь понятно, почему стоит производство. Да ведь у призраков сегодня красный день календаря! День революционной солидарности трудящихся и… э-э-э…

– Годовщина Великой Октябрьской Социалистической революции, – подсказал Тимофеич, который, как человек более пожилой, помнил советские праздники лучше меня.

– Чудны дела твои, Господи! – Я покачал головой и, повернувшись к забавной полянке спиной, зашагал дальше. Но не прошел и полусотни шагов, как был остановлен очередной заслуживающей внимание странностью. Причем она, в отличие от украшенной кумачом лесопилки, не столько удивила, сколько напугала меня.

Если бы не нависавшие над нами могучие деревья, сверкнувшая откуда-то со стороны Припяти яркая багровая вспышка наверняка ослепила бы нас. А так мы отделались лишь легким испугом да поймали немного бликов, пробившихся через бреши в древесных кронах. «Выброс!» – первое, что мелькнуло у меня в мыслях, но вскоре эта догадка была решительно отвергнута. Ни до, ни после вспышки не было никаких сопровождающих выбросы атмосферных явлений – обязательной прелюдии главного катаклизма Зоны. Согласен, при ее коварном непостоянстве даже эта давняя примета может быть рано или поздно нарушена. Но пока все указывало на то, что озаривший небо всполох случился по другой, еще не ведомой нам причине.

– Такое ты тоже впервые видишь? – спросил шедший следом майор.

– Представь себе, да, – отозвался я. – Сверкай тут такое дерьмо регулярно, мы бы наверняка о нем слышали… Однако не мешало бы срочно выяснить, что стряслось. Идем. Там дальше начинается уклон, с него и глянем, что опять неладно в датском королевстве.

До упомянутого мной уклона было рукой подать. Когда мы вышли к нему, радарная станция возвышалась на холме впереди и слева от нас, а прямо по курсу, у его подножия, раскинулся Рыжий Лес. В нем и находились нужные Кальтеру останки Небесного Паука. Чтобы попасть туда, нам следовало спуститься по уклону около полукилометра, обойдя антенный холм справа, и углубиться под сень мутировавших сосен. Их иголки вот уже четверть века вырастали не зелеными, а буро-оранжевыми, отчего казалось, будто лес этот засыхает и все никак не может засохнуть.

Деревья на уклоне росли не так густо, как вокруг оставленной нами позади вырубки. Выбрав позицию, с которой северная Зона была видна в просвет между кронами, мы получили возможность окинуть взором весьма обширный сектор пространства. Начинался он – если смотреть с востока – у маячивших на горизонте, окруженных болотами Речицы и Старых Шепеличей. А заканчивался возвышающейся значительно ближе, увенчанной вентиляционной трубой громадой Саркофага. Труба эта, к слову, была известна в мире даже больше, чем сам Саркофаг. Рухни она вдруг однажды – и уверен, мало кто за пределами Зоны потом опознает на фотографиях закованный в бетон, мрачно знаменитый Четвертый энергоблок ЧАЭС.

А прямо перед нами – аккурат на севере – торчали угловатые многоэтажки Припяти. Ныне за пределами Зоны имеющих подобный облик городов, наверное, уже не сыщешь. В них все оставшиеся с советских времен постройки давно скрыты в тени новых урбанистических высоток, как пожухлая прошлогодняя трава – среди ростков свежей молодой зелени. В сравнении с сегодняшними городами Внешнего Мира Припять выглядела словно неотесанная каменная глыба рядом с идеально обработанной резной колонной. Но поскольку за многие километры вокруг Саркофага время фактически остановилось, то и характерный для архитектуры конца прошлого века «панельный кубизм» смотрелся здесь подобно тому, как смотрится та же глыба в своей естественной среде. Видимо, поэтому мертвый город всегда вызывал у меня ассоциации со Стоунхенджем – мегалитическим сооружением давно ушедшей эпохи, которое по сию пору остается символической декорацией, на фоне которой проводят свои церемонии служители тайного культа. В Британии это современные последователи друидов, а у нас – сами знаете кто.