Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89» - [23]

– Сережа, я уже говорил об этом миллион раз. Мы живем в такое время, когда ты не можешь ограничить программу только “Машиной времени” и Аллой Пугачевой, – Гончаров подался к сидевшему напротив него Драгомощенко. – У людей разные вкусы. Одни любят синий цвет, а другие зеленый. Твои организаторские таланты тут ни при чем. Да, мне нравится Алла Пугачева. Это – талантливейшая певица, хотя не все относятся к ней одинаково и, видимо, имеют для этого определенные основания. Но при всем уважении к ней, я не могу слушать ее 24 часа в сутки. И ты не заставишь слушать ее 15-летнего пацана, которого еще и не пропустят на твою дискотеку, просто потому что он несовершеннолетний! И потом, посмотри “Утреннюю почту”, посмотри трансляции из Сан-Ремо. Идет отфильтровка лучшего! А не тотальный отказ от всего западного!

Кузнецов, явно не знающий названий групп и исполнителей, чувствовал себя неуютно среди участников начатого им разговора. Мой взгляд в этот момент встретился с его и он, приподняв руку над столом, спросил:

– Что скажет пресса?

В последнюю секунду он перевел взгляд с меня на Лену, предоставляя слово сотруднику старшей по рангу газеты.

– Я не знаю, – начала Лена, поправляя очки. – Действительно, этих музыкантов показывают по телевизору. Из чего следует, что они проходят определенную редактуру. Важно выработать принцип. Мы либо редактируем по исполнителям, либо по репертуару. Я хочу напомнить Сергею, что в отношении крупных западных писателей у нас применяется именно этот подход. Одни их романы переводят, другие – нет.

Пока Лена говорила Гончаров усиленно кивал головой, демонстрируя свое полное согласие с докладчиком и, как только Лена окончила, подхватил:

– Это – единственно правильный подход! Строжайшая редактура, Николай Иванович. И мы эту редактуру можем обеспечить.

– Что ты скажешь? – Кузнецов кивнул мне.

– Редакторы в ОМК или в институтских дискотеках могут не включать в свои программы какого-то исполнителя или песню, но дискотеки не являются единственным источником новой музыки. Главное, что на эти дискотеки попасть трудно. Их посещает относительно немного молодых людей, не у всех есть на это деньги. А магнитофон сейчас есть практически в каждом доме. Я переписал диск у Васи, Вася переписал у Коли, Витя переписал у меня. Что тут можно редактировать?

Я случайно посмотрел на Олежека – пуговицы его были широко раскрыты, губы сжаты так, что рот походил на тоненькую прорезь, в которую и копейку не протолкнешь. Бедный! Он принимал в этом процессе перезаписи самую активную роль! При этом, выполняя частные заказы в студии ОМК, он ничего не редактировал. Принцип его работы был предельно простой – целый диск – трендель, сборник – пятерочка. Знал ли об этом Гончаров? Думаю, да. Но либо закрывал глаза на левый доход своего редактора, которому платил несчастные рублей 80 в месяц, либо же тот просто что-то откидывал ему от своего левого промысла. Стоило прислать комсомольцам своего тихаря в их подвал и разместить правильный заказ, как вся эта болтовня про идеологическую редактуру накрылась бы веником. Разве что тихарю тоже бы стали записывать мелодии и ритмы зарубежной эстрады. Бесплатно, естественно.

– Позвольте вмешаться, – подала голос седая дама. – Меня не все знают, я – инструктор отдела пропаганды горкома партии Мухина Татьяна Федоровна. Я хотела бы снова вернуться к той идее, которая была высказана в начале нашей встречи товарищем Кузнецовым. Мы должны найти корень проблемы. Корень этой проблемы в нашем городе – черный рынок пластинок. Как бы они ни попадали в страну, в конечном итоге они оказываются на этом черном рынке.

– Допустим, вы разгоните его, люди будут собираться в другом месте, – сказал я, хотя, прерывая руководящего товарища, нарушал все нормы приличия. Чувствуя, что моей репутации уже нанесен невосполнимый ущерб, я дал себе волю:

– Чтобы распространять записи, сходка вообще не нужна. Записи передаются через друзей и знакомых. Этот процесс неконтролируемый.

– Мы не просто разгоним, – раздраженно оборвал меня Кузнецов. – Мы не просто разгоним! Мы конфискуем идеологически вредные пластинки. Соберутся в другом месте, снова погоним! И снова конфискуем!

– На сходняк ходит, ну пусть сто человек, а эту музыку слушают все, – я ощутил, что меня тоже стала бить дрожь. – Вы же не будете ходить к каждому человеку домой и проверять, что у него записано?!

– Ко всем – нет, но к кому надо, мы прийдем, – отрезал Кузнецов.

Мой напор вызвал у него рефлекторное стремление подавить его своим авторитетом. Соображать он был не в состоянии.

Я только покачал головой.

– Вы можете объяснить свой скептицизм? – спросила Мухина.

– Ну, смотрите, у вас, допустим, дома магнитофон есть?

Она молчала, видимо, считая, что если она ответит на мой вопрос, то мы поменяемся ролями. Начальнику не полагалось отвечать на вопросы нижестоящего товарища. А может быть, она боялась открыть свой имущественный статус. Ну, конечно, магнитофон же не был предметом первой необходимости! А настоящий партиец должен был быть аскетом. Ладно, подумал, я, сгорел забор, гори и хата.

– У вас дома есть магнитофон? – обратился я к Кузнецову.