Свидетель о Свете. Повесть об отце Иоанне (Крестьянкине) - [12]

– …ничего, теперь уж они увидят, что мы – сила, – воодушевленно говорила молоденькая женщина, державшая за руку укутанную по уши девочку лет пяти. – Испугаются. Что ты с нами сделаешь? Кавалерию против нас пустишь?.. Вон в Питере-то, говорят, полмильона на улицы вышли. Ну так и мы не лыком шиты.

– Да большевики совсем скоро падут, – авторитетно заметил интеллигентного вида господин в заиндевевших очках. – У них же ни опыта, ни связей, ничего. Вон все банки им бойкот объявили. Мне из Петербурга друг написал. Почта-то еще, слава Богу, действует.

– Да поскорей бы уж пали-то, Господи.

– А с календарем они что затеяли, – прогудел седобородый мужик купеческого вида. – Совсем уже стыда нет. Это же все ведь хотят сделать, как в Европе.

– Да плевали мы на их календарь, как жили, так и будем жить.

– А вы видели, что «Известия» ихние без «ера» уже месяц как печатают? Эдак и «ять» могут отменить…

– Ну уж на «ять»-то не замахнутся, – покачал головой господин в очках, – она же нужна, чтоб грамотного от неграмотного отличать…

– Поют! Поют!.. «Воскресение Христово видевше, ангели поют на небесех…»

Треть населения города, двадцать тысяч человек сейчас шли по орловским мостовым. И плавное, величественное пение «Воскресение Христово видевше…» казалось в эти минуты почти грозным.

С тротуаров за шествием наблюдали те, кто в нем не участвовал. Кто-то стоял молча, другие переговаривались вполголоса.

– Тысяч двадцать, не меньше… Треть жителей города вышла.

– Это да, но ведь две трети-то – не вышли. И с этими двумя третями нужно работать…

– Бабы в основном… И то, не молодые бабы – старухи…

– Ну, не скажи. И молодухи есть, и мужики. Вон рабочих сколько. А детей-то, детей…

Так переговаривались между собой представители новой власти. Их сразу можно было отличить по замкнутым высокомерным лицам, хорошей одежде и плотному кольцу охраны, окружавшей их. Но были на тротуарах и те, кто не имел к большевикам никакого отношения, но тоже не пошел крестным ходом. В основном это были молодые ребята и девушки.

– А чего ходить-то, морозить тут зазря… – зубоскалил высокий парень в студенческой шинели явно с чужого плеча. – Все одно власть-то уже новая. Што она, декреты, што ль, поотменяет, Орла испугается?

– Так ведь не только Орёл сегодня идет, Тула тоже…

– А ну как у Петропавловского пулеметы поставят? – испуганно проговорила какая-то мещаночка, высовывая сизый от мороза нос из платка. – Слыхали, вчера мальчонку засекли?.. Так и тут. Военное ж положение, выходить запретили. А эти вышли. Ну так поставят пулеметы да ка-ак полоснут… У меня мать пошла, дура старая. Уж я ей говорю: и чего тебе твой Бог сдался, предрассудки все это…

– А у меня сеструха пошла. Мы с ей поругались даже на этот предмет. Я ей говорю: в детстве еще надоели с акафистами своими. Стоишь столбом часами, не понимаешь ни черта, а время-то идет…

– Это за што ж пулеметами-то? Это как при царе, што ли?

– Да при чем тут царь. Теперь же свобода, а эти вон – против свободы идут, с попами своими…

– Точно, – вмешался в разговор какой-то пьяненький мужичок крестьянского обличья. – Все они против воли-то!.. Вон у нас в Коростовке дней десять назад громили винный склад. Ну и охрана застрелила одного нашего. Мы его с почестями похоронить решили – чай, за свободу погиб! Так батька наш сначала «Марсельезу» на похоронах запретил петь, а потом в церковной ограде хоронить! Ну, мы штыки ему к пузу приставили, декрет напомнили: земля наша, где хотим, там и хороним… Ну, тут долгогривый струхнул-то… Как следовает похоронили, с колоколами, со стрельбой, под «Марсельезу» с «Варшавянкой»…

Красногвардейцев и милиционеров на улицах Орла действительно было немало. Но все же далеко не двадцать тысяч. Увидев количество людей, участвующих в крестном ходе, власти города не решились ему препятствовать. И мерзнущие в оцеплении милицейские и красногвардейцы провожали проходящих мимо людей злобными взглядами. Коченей тут из-за них!.. А кое-кто из оцепления и крестился украдкой, когда мимо проносили особо почитаемую икону. Словно две России столкнулись тогда на орловских улицах – старая и новая. И нельзя было еще сказать про старую – уходящая, как и про новую – приходящая. У нового было еще слишком мало сил. У старого – непоколебимая вера в правду Божию. И при виде гигантского крестного хода невольно закрадывалась в души тех, кто не шел в его рядах, не уверенность в том, что они творили и творят…

…Колебалось от морозного воздуха пламя свечей в фонарях, несомых перед хоругвями. Крест Господень, иконы святителей, иконы Христа Спасителя и Матери Божией… Народная река продолжала течь по орловским улицам.

В огромной колонне, растянувшейся через весь город, шел и епископ Орловский и Севский Серафим. Шел неторопливо, прямой, высокий, строго поблескивая стеклами заиндевевших очков. Иней сверкал на усах и бороде владыки. Всего полгода прошло с тех пор, как он прибыл в город, впервые увидел Орёл. И вот теперь верующие шли за ним без всяких колебаний. Они твердо знали: владыка – настоящий исповедник наших дней, который всегда будет со своей паствой, и если понадобится, первый примет за нее смерть от рук гонителей…