Свидетель - [75]

Как тигр в клетке, Матхурава метался от стены к стене каменного мешка, приникал лицом к решеткам.

— Сколько мне еще томиться здесь? — кричал Матхурава в едва подсвеченную невидимым факелом темноту.

В зоне видимости показался бородатый охранник с изуродованным оспинами лицом.

— Чего орешь? Сидеть тут будешь столько, сколько потребуется, чтобы крестьянин, которому ты вспорол живот, помер. Или, наоборот, поправился и смог прийти в суд.

— Горе мне! — Схватился за голову Матхурава.

После ночей, проведенных на голых камнях, болели бока и спина, но лучшего было не дано. Ювелир приник к решетке опять. Горячечно крикнул в спину уходящему стражнику:

— Скажи, брат, пускают ли посетителей к заключенным?

— Пускают. Не царю же на вас лишний провиант тратить.

— И жен пускают?

— Жен в первую очередь, — закачал головой в знак согласия охранник. — Кто помешает им делать богоугодное дело?

Матхурава проглотил горечь. Сона так и не пришла. И в этом было самое большое страдание — не в камнях, воде и сухой лепешке; не в духоте днем и холоде ночью, а в том, что он измучился от мыслей о ней и почему она не идет. Может, счастлива не видеть его, не чувствовать его касаний? Рада, что теперь он под замком? Что над ним нависла угроза смертной казни? Но кто позавидует индийской вдове?

Не навещали его ни братья, ни родственники. Лишь один раз пришла старуха-мать. В ее словах о бесчестье для всей семьи, во взгляде, полном слез, было столько укора, что лучше бы она и не приходила вовсе.

— Ма, что с моей женой? Где она? — взмолился Матхурава.

— Не спрашивай, несчастный! — гневно отрезала мать, жестикулируя быстрее, чем из ее уст вылетали слова. — Эта куртизанка лишила меня сына! И давно лишила! Мой язык не повернется говорить о ней! Столько позора на наши головы! Кто теперь захочет породниться с нашей готрой[21]?

— Матушка, она не виновата, — простонал Матхурава. — Это я! Я… Не обижайте ее, матушка, молю милостью Шивы и Вишну!

— Молиться надо было раньше, сын мой, теперь поздно.

— Что с ней? Что с Соной? — неистово вскричал Матхурава. — Матушка!

Старуха не ответила, развернулась резко — так, что взметнулось на сквозняке ее белое покрывало и ушла. Принесенные в узле из чистой ткани его любимые ладу, печеные овощи и мясо ягненка не полезли в горло после ее ухода. Матхурава подумал самое худшее, и впервые с детства на глазах мужчины проступили слезы.

* * *

— Дыши, дитя мое, дыши. — Гуру гладил меня по голове, каждым касанием возвращая спокойствие и свет.

— Скажите, мастер, что же будет дальше? — шептала я, ощущая, что мои щеки залиты горячими слезами Матхуравы. — Что делать?

— Наблюдай, девочка, просто наблюдай. Углубляйся в том, что есть, в том, что реально.

— И всё пройдёт? Боль исчезнет?

— Полюби Пустоту, слейся с ней. Будь в «Сейчас», и обнаружишь, что «тебя» нет и никогда не было. Никого нет. И боли тоже нет…

Глава 25. Извращенец

Первую неделю в Лондоне Валерий беспробудно пил. В начале второй после взбучки, устроенной Сергеем, трезвости Черкасова хватило на то, чтобы перебраться из отеля в дом. С этим тоже помогла Леночка, оперативно нашедшая жилье в престижном Вэст-Энде.

— Валерий Михайлович, — взволнованно оправдывалась она в трубку, — простите, что так долго выполняла вашу просьбу. Новый директор заданий надавал! Не только мне. У нас тут все с ума сходят.

— Мостер? — скривившись, словно от зубной боли, спросил Черкасов.

— Нет, он назначил исполнительного директора.

— Кого? — ревниво поинтересовался бывший босс.

— Липмана, Константина Ильича.

— Не помню такого на нашем рынке.

— Он из другой сферы, — поторопилась объяснить Лена. — Из издательского дома, точнее, из сети магазинов. Занимался там продажами.

— Завалит всё дело, сука! — разозлился Валерий и, стукнув кулаком по стене, вдруг опомнился. — Прости, Лена.

— Ничего-ничего, я понимаю, — вздохнула она. — Я так переживаю за вас, Валерий Михайлович! Вы знайте, я на вашей стороне и всегда с радостью выполню любую вашу просьбу.

— Спасибо, я в долгу не останусь.

Он отбил звонок с желанием снова напиться. Однако расслабиться не удалось: приехал из Москвы адвокат. Устроившись в стоящем посреди гостиной кресле и положив на колени портфель из крокодиловой кожи, Юрий Витальевич огорошил новостями Черкасова и Ларина:

— Кира и Руслана отпускать из КПЗ не собираются, несмотря на отсутствие прямых доказательств их вины. Держат только потому, что они были с вами в Ростове и сопровождали в аэропорт с девушкой. Насчет Кира еще нашли запись, где он приносит Варваре еду и вещи. Присоединили к делу. Я пытаюсь пробить блокаду, сую договор с ней, а следователь настаивает, что тот — подделка. Отправил на экспертизу. Хорошо, что у меня есть второй, ваш экземпляр. Вы, кстати, о чём думали, Валерий Михалыч, когда Варвару похищали снова?

— А где написано, что я ее похищал? — окрысился Черкасов.

— В уголовном деле. Об этом говорят показания доктора вашего и Елены Бриннер, а повторном — пилота, отметившего странное поведение пассажиров. Товарищи из обслуживающего персонала аэропорта тоже вдруг вспомнили, что вы говорили слепой девушке совсем не то, что хотели сказать они, перебивали их и прочее. Сначала, мол, списали на вашу эксцентричность, а потом задумались. Вы прошли на посадку только потому, что были владельцем частного самолета, но в целом картина вырисовывается некрасивая. Думаю, что СКП подключит к делу Интерпол, потому что израильская полиция обнаружила в коттедже, где вы проживали в Тель-Авиве, полный хаос, кровь и светлые женские волосы, вырванную прядь. Я вас только один раз спрошу: где девушка?