Свидетель - [69]

— Это вряд ли. Посмотри. — Я выставила вперед запястья и щиколотки, как говорят, с синяками. Да, мне не скоро случится забыть его хватку и привязанные к кровати руки и ноги… В пояснице заныло, в животе похолодело от воспоминаний.

— Это же от аварии, да? — уже менее радостно спросила Ника.

— Нет. Столько стоит чемодан со шмотками, которые ты так хвалила.

— Он, что, тебя…

— Изнасиловал, — жестко закончила я, решив называть вещи свои именами. — Пьяный. Позапрошлой ночью. Грубо и цинично. Как модно говорить, с элементами БДСМ.

Никин контур медленно осел — на кровать, видимо.

— Боже мой, Варенька… Тебя? Как же это?

— Вот так, — я убрала с лица мокрые волосы. Мешало все: и одежда, и тело, и проклятая слепота. — После того, как я призналась ему в любви…

— Какой же гад! — Ника вскочила, обняла меня. — Я чувствовала, чувствовала, что-то не так! Почему тогда ты осталась?

Я рассказала ошеломленной Нике всё, не заботясь, как она воспримет мои «кармические галлюцинации» и уже не слишком веря собственным мотивам — резкий демарш Валерия выбил меня из равновесия гораздо больше, чем падение в бассейн. Я ведь готова была поверить, что он что-то понял! Мне показалось, что его голос ласков и внимателен, что я со всеми моими «приколами» и странностями ему действительно интересна…

Но с иллюзиями тоже надо уметь прощаться. Сона никогда не любила Матхураву, и ее право — не прощать ни сейчас, ни тогда. И мы не целое, мы — две разрозненные части Сущего, не сданные экзамены, столкнувшиеся в морях айсберги. Нормальных отношений у меня с Валерием не будет, они невозможны, как не вырасти манговому дереву среди льдов. Вот то, чего я, ослепленная вдвойне любовью и загипнотизированная идеей о принятии, не хотела признавать.

Я была не только слепой, но еще и глухой. Разве можно было не обращать внимания на раздражение Валерия, на скованность, напряжение, слова хлесткие, как плеть, и равнодушные? Ему же было в тягость мое присутствие! Валерий лишь испугался, что убьют нужного свидетеля. И эту мимолетную слабость я приняла за нечто большее. Его «прости» ничего не стоило. Увы.

Мысли сплетались в орнамент, становились выпуклыми, и стало ясно, что моя слепота была настолько глубока, что из метафорической превратилась в физическую. Разве врач не назвал ее психогенной, добавив, что надо убрать объект стресса? А я с упорством осла продолжаю биться лбом в стену, считая, что это закрытые двери, к которым надо подобрать ключи. Шишка на лбу — еще одно доказательство тому. Вселенная говорит и показывает все, как есть. Расставила знаки, распылила эмоции. Их только надо понять правильно…

В конце концов, я хочу вернуть свет. Я тоскую по свету! Я люблю свет! Достаточно уже мрака! — решила я и спросила у фонтанирующей эмоциями Ники, которая собиралась выдрать все до последней волосинки из шевелюры Черкасова:

— Ты сказала, у тебя есть с собой деньги. Много?

— Да, твой папа дал, в долларах где-то десять тысяч. Смотря какой курс обмена.

— Нам хватит. Ник, понимаю, что тебе хочется прямо сейчас расквасить ему лицо, но очень прошу, давай поступим мудро. Чтобы нас с тобой больше не подхватывали под микитки и, как багаж, не везли туда, куда нужно им.

— Да! Да, солнце мое! Я все для тебя сделаю. — Ника опять сжала меня в крепких дружеских объятиях, и моему сердцу стало легче. — Девочка моя, как же ты настрадалась, а я ничего не знала…

Я не убегаю, — твердила я себе, — просто иногда надо уметь ставить точку, а не жить бесконечными многоточиями. Своими словами Валера недвусмысленно предложил это сделать. Пора освободить его и себя.

Закрывшись в ванной и включив на всякий случай воду, мы обсудили план побега. В душé ничего ему не противилось, значит, время назрело.

* * *

Такси остановилось у белого многоэтажного здания с ребристыми гранями, будто бы собранными из Лего. Отель Хилтон с одной стороны подпирал обрыв перед пляжем, с другой — выцветшие за лето газоны. Поодаль раскинулся парк, другие отели, но именно здесь пустоты было слишком много. Соленый ветер носился над водою, как бешеный, и оттого в сердце умножалась ржавая тоска.

Поправив полы льняного пиджака и намотанный на шею хлопковый шарф, Валерий вошел в холл, нашел нужный лобби-бар. Сел за столик. Интерьер в желто-коричневых тонах и даже скатерть показались унылыми. Хорошенькие девушки у барной стойки оживились при виде Черкасова, зашушукались.

Обычно Валерий изобразил бы деланное равнодушие или, наоборот, интерес; расправил бы плечи — его мужское эго всегда было радо внести в копилку еще один заинтересованный женский взгляд, но теперь Черкасов просто уткнулся во вторую чашку кофе. Подумал, нужна третья, чтобы не заснуть — два часа сна за сутки мало.

Невысокий, курчавый мелким бесом, кареглазый и некрасивый Андрей Мостер подошел легкой походкой секунда в секунду, хотя Валерий уже устал ждать — десять минут тянулись бесконечно. Крепкое рукопожатие, сухие приветствия, взгляды с цифрами вместо зрачков.

— Ситуация изменилась, — без экивоков вступил Мостер. — Учитывая сегодняшние обстоятельства, я вынужден предложить вам меньшую сумму за компанию.