Свидетель - [55]

— Скоро, — ответил Валера и, сглотнув, добавил тихо. — Ты какая-то совсем другая. Там. И теперь снова… Разная совсем.

Я пожала плечами.

— Иначе бы Дед меня не услышал.

— Я могу сам за себя постоять.

— Я знаю.

Мы оба молчали, каждый боясь сказать не то. Где-то мимо пронеслась скорая с сиреной. «Зачем ночью будить город, машин и так не много?» — подумала я. Валера стоял в шаге от меня, и я слышала его взволнованное дыхание, чувствовала доносимое прохладным сентябрьским ветром его тепло. Казалось, с нашей последней встречи прошел месяц или несколько жизней.

— Ты хотел поговорить, а теперь молчишь.

— Оказывается, это трудно, — он снова замялся.

— Что?

— Попросить у тебя прощения. За всё, — он на самом деле волновался.

— Скажи «Прости меня».

— Прости меня, Варя.

— Хорошо, я прощаю.

— Так просто?

— Да.

И мы опять замолчали, прислушиваясь к дыханию друг друга.

— На самом деле, я за тобой, Варя, — выдохнул, наконец, он. — Тебе угрожает опасность. Тебя хотят убить.

— Я знаю. Уже пытались, — сказала я кратко.

А сердце зашлось. Возможно, от того, что он пришел за мной, захотелось расплакаться, как маленькой, рассказать все, что я пережила, что передумала. Но слова так и остались комом в горле. Валере это не надо…

— Но как ты спаслась?

— Нарочно не придумаешь, — улыбнулась я, скручивая в жгут свои слабости. — В лесу вышел на дорогу лось, и машина, в которой меня везли убивать, перевернулась. Все мертвы, кроме меня. И лося. Ирония судьбы, да?

— Варя… Это какое-то чудо… Я чего только не передумал за эту ночь! Но как ты, не видя, добралась почти в центр Москвы? — он шагнул ко мне, но не решился даже протянуть руку. С одной стороны, после всего это было правильно и говорило о какой-то перемене в его отношении ко мне, но с другой — больно. Причем нам обоим. Ему от вины, мне…

— Дед подвез. Знаешь, Валера, — задумчиво проговорила я, — бывают на свете простые люди, бывают счастливые, а мы с тобой два кармических инвалида.

— Почему инвалида?!

— Потому что столько раз друг друга ранили, что уже никто из нас не знает, как поступить нормально. А всё, что ни делаем, получается вкривь и вкось.

— Я ничего не знаю про карму, но если тебе нравится верить в эти кришнаитские штуки, пожалуйста. Я просто хочу увезти тебя туда, где безопасно.

— Штуки не кришнаитские, буддистские. Думаешь, у тебя получится? — Я подняла к нему голову с вызовом. — С договором ничего не вышло. Плохая оказалась затея.

— Ты не можешь оставаться здесь.

— Я не останусь. Утром прилетит подруга и отвезет меня в такие дебри, где крокодил не ловится, не растет кокос.

— Куда? — напряженно спросил он.

— В горы. В чертову глушь или медвежий угол, где водятся только местные пьяницы и приезжие йоги. — Я хотела звучать беззаботно, но не уверена, что получалось. Внутри всё дрожало. — Они что-то там пытаются строить. Новое общество. Без электричества, интернета, сельсовета и, соответственно, полиции. В общем, куча ненормальных, почти как я.

— Ты не понимаешь! — с нажимом сказал Валера и все-таки взял мою ладонь в свою, правда, тут же отпустил, смешавшись. — В России тебе нигде не безопасно. Ты — опасна для очень серьезных людей. Они не успокоятся, пока жив свидетель. И твоя слепота… Ее надо лечить.

— Валера, — сказала я возможно слишком напряженно, с трудом справляясь со вспыхнувшей от этого прикосновения эмоцией. Это была сносящая мозг одержимость Матхуравы Соной, наслоившаяся на мои чувства к человеку из плоти и крови, беспокойно потирающему замерзшие пальцы или просто не знающему, куда деть руки. Я обхватила себя, загораживаясь, ругая себя за то, что ищу в его словах какие-то чувства — там не было ничего, кроме вины. Я проговорила, стараясь звучать ровно: — Мне на самом деле приятна твоя забота, но я не приму от тебя деньги. Теперь абсолютно точно не приму. Профессор сказал, слепота пройдет сама, достаточно успокоиться. Пройдет время, и я успокоюсь. Я уже почти спокойна. И ты мне ничего не должен. Я на самом деле тебя простила. Так что ты, правда, свободен. Мне не нужна твоя вина или чувство неловкости. От них мне самой неловко. Наверное, даже плохо. Насколько я успела понять, у тебя большая, интересная жизнь. Живи ею. Я… — у меня чуть не вырвалось «Я же люблю тебя и так…», но я вовремя осеклась. — Я сама справлюсь. Я — большая девочка. И мне, как ты заметил, невероятно везет.

Ответом был тяжелый вздох. Валера отвернулся, сгорбившись, буркнул под нос что-то вроде «Нельзя так», но переспрашивать мне показалось не тактичным.

— Я должен вернуть тебе телефон, — тускло вымолвил он. — И, пожалуйста, дождись свою подругу у меня. Тебе же, наверное, хочется принять душ, переодеться… Такую мелочь ты сможешь от меня принять?

— Могу. Но лучше отвези меня в аэропорт. Ника прилетает в десять утра в Домодедово. Уже не так долго осталось ждать, а учитывая масштабы Москвы и утренние пробки, мы вполне можем приехать вовремя, если стартанем прямо сейчас.

— Хорошо, — сердито сказал он. — Как скажешь.

Я не удержалась, тронула его за рукав:

— Не сердись. Если ты занят, я доберусь на байке Деда. Он обещал.

И тут же почувствовала горячие ладони Валеры на своих предплечьях, он наклонился ко мне. Стало до боли жаль, что я не вижу его глаз, но, наверное, так было даже к лучшему — думаю, было бы больнее видеть в них безразличие.