Свидетель - [117]

В заброшенной архангельской деревне полуслепая бабка бормотала, переставляя горшки на печке:

— Хороший у нас-то народ, хороший. А вот у карелов — совсем не тот. Зайдёшь в избу — напиться не дадут.

Местность была здесь — Ветряный Пояс.

Приближаясь к озёрам, я почуял запах дыма. У подножия холма сидел краснорожий хмурый человек и чистил рыбу.

— Эге, да это рыбак, — догадался я.

Рыбак был молчалив, но с охотой обсудил ловлю рыбы жерлицами.

Несколько лет назад я ставил жерлицы на таких же озёрах — втыкал в твёрдое дно палки, вязал к ним леску и, выпуская изо рта рыбёшек крючок-тройник, продевал через них проволоку.

Часто я просыпался от страшного сна — я тяну за леску, а там…

Кто там?

Реальность была другой — пройдя несколько километров и окунувшись по пояс в озеро, я вытягивал только обрывок лески.

Кто-то большой унёс мою рыбу.

Это был Страшный Кто-то Большой, живущий в озере.

Иногда, правда, щуки шатающимися зубами только мяли наживку и уходили с рассветом от жерлиц.

Я расстался с рыбаком, и он пошёл подманивать Большую Рыбу. Я же вновь двинулся по заросшей дороге.

От Кожозера дорога стала прекрасной, гладкой и приятной для ходьбы. Говорят, её строил монастырский люд, и сам настоятель, иеромонах Питирим, проверял её качество. Сев в коляску, он держал перед собой посох. Как только он (посох) подскакивал, коляска останавливалась, и Питирим наказывал заделать ухаб.

Монастырь, впрочем, был страшный.

Один князь, говорят, был переведён в него за непослушание — из Соловков.

И снова я на чём-то ехал, ехал…

Грязный грузовик выплюнул меня у речного причала. Я пошёл искать столовую, оказавшуюся длинным бараком с запахом свежей стружки.

У входа в барак стоял иссохший бородатый человек и говорил каждому входящему:

— Знаешь, брат… Тяжела жизнь, брат…

Съев сметану с хлебом, я вышел.

На пустых ящиках у причала сидел баянист и пел Злобную Песню.

Песня была непонятна, всё в ней — мелодия и слова — было непонятно, кроме припева со словами: «Когда вдруг заскрипели сапоги…»

Баяниста слушали две многоцветные собаки и существо неопределённого пола, тут же стрельнувшее у меня полсигареты.

Но главной деталью пейзажа был совсем другой человек.

У самой воды стоял Морской Волк. Я сразу понял, что это Морской Волк, даже Старый Морской Волк. На голове Старого Морского Волка была фуражка с немыслимой кокардой.

В руке он держал кривую морскую трубку и, время от времени затягиваясь, смотрел в хмурую даль.

— Хочешь стать таким же, как я? — спросил меня Старый Морской Волк. — А хочешь выработать настоящую морскую походку?

Он прошёлся передо мной, и тут я заметил, что силуэт его фигуры вписывается в квадрат. Морская походка заключалась в том, что Старый Морской Волк припадал сразу на обе ноги, причём припадал куда-то вбок, попеременно направо и налево.

— Конечно, хочу! — закричал я. — А ты научишь меня курить морскую трубку?

— Да. Пойдём со мной.

— А что это за катер? — спросил я его, чтобы поддержать разговор.

— Мудило! — натопорщился на меня Старый Морской Волк и прибавил уже поспокойнее:

— Сам ты… катер. Это малое судно. Мы туда и идём.

— Эй, на судне! — крикнул Старый Морской Волк.

На палубе появился толстый старик в кителе. По рукаву этого кителя, к самой шее старика, подпирая его стариковское горло, поднимался золотой шеврон.

Ясно, это был капитан.

Увидев моего спутника, старик в кителе с неожиданной легкостью соскочил на причал и стал медленно приближаться к нам, расставив руки.

Наконец они схватились, кряхтя, как дзюдоисты.

— Хо-хо! — крикнул мой провожатый.

— Старый хрен! — отвечал ему капитан.

— А это кто?

— Он специалист, — солидно отрекомендовал меня Старый Морской Волк.

— Ну, тогда он нам рацию починит.

Сердце моё обмерло.

Как жениха к невесте, меня подвели к месторасположению хитрого аппарата. Я выгнал всех из закутка радиста. Радист, кстати, был в запое на берегу. Итак, я выгнал всех из закутка и закрыл дверь. Я всего один раз имел дело с рацией. То была знаменитая «Ангара» — подруга геологов, и использовал я её тогда как неудобную подушку под голову.

И ещё я понял, что сейчас меня будут бить.

Был в моём детстве один такой человек. Он обитал в Смоленском гастрономе около того прилавка, где существовал отдел вин и коньяков.

Человек этот собирал себе компанию, покупал вместе с ней в складчину бутылку и произносил, обтирая грязной ладонью горлышко:

— Позвольте мне как бывшему интеллигентному человеку выпить первым.

Ему позволяли. Тогда он подносил бутылку к губам подобно горнисту и в одно дыхание выпивал её всю. Потом снимал очки, аккуратно складывал их и говорил:

— Бейте!

Но у меня не было даже очков.

Справившись с головокружением, я всё же дунул на отвёртку и снял заднюю крышку с надписью «Блок питания».

Первое, что я увидел, был крохотный проводничок, отпаявшийся от клеммы.

Я зачистил его и, вместо того чтобы припаять, просто обмотал вокруг контакта.

Рация захрипела. Я повернул ручку настройки. Тогда рация внятно сказала бесстрастным голосом:

— …и письма ваши получил. Получил. Привет тётке. Повторяю: Привет тетке. Конец.

Всё умолкло.

Я привинтил крышку обратно и закурил. Руки у меня дрожали, а сердце выпрыгивало из груди. Через полчаса я позвал капитана. Он заворожённо вслушивался в музыку сфер, а потом молча пожал мне руку.