Свидание в Брюгге - [2]

Не менее значительную роль играет память о невинно расстрелянном коммунисте в духовной эволюции майора Ватрена. Этот старый служака подвергает сомнению прописную воинскую доблесть, слепое повиновение приказу. Мучительно переживая спою ответственность за смерть невинного человека, он приходит к выводу, что есть долг превыше воинской дисциплины. Как и Субейрака, память о страшной ночи в Вольмеранже заставляет его пересмотреть всю свою жизнь — жизнь профессионала войны. Майор Ватрен гибнет, заслоняя своим телом тех, кто бежит из лагеря, чтобы продолжать иную войну — справедливую. Франсуа Субейрак и Ватрен идут навстречу друг другу, каждый из них проходит свою половину пути. «Я начал с неприятия всякой войны, — подытоживает Субейрак, мысленно обращаясь к Старику у его могилы, — с безусловного пацифизма; по мере того как в вас рождался человек, ненавидящий кровь, во мне непроизвольно появлялся другой человек — боец, защищающий свою родину, на которую напал враг. Медленно, медленно прояснялась для нас истина. Когда вы протянули мне руку в последний раз, я знал, господин майор, что призван сменить вас. Теперь это уже не ваша, а моя война».

В этом выводе Субейрака — осуждение идеологии, сделавшей возможным Мюнхен. Осуждение коллаборационизма, подыскивавшего себе моральное оправдание в формулах вроде «лучше жить на коленях, чем умереть, сражаясь» или похлеще, — «мертвый лев не стоит живой собаки».

Однако признание необходимости взяться за оружие, когда враг напал на родину, не исключает ни для Субейрака, ни для Лану неприятия войны — войны несправедливой, где классовые интересы буржуазии ставятся превыше интересов национальных и где для полковника Розе главным врагом остается не Гитлер, а рабочий-коммунист из парижского предместья. Лану остается антимилитаристом, он ненавидит войну как таковую — войну «профессиональную», где неизбежно гибнут невинные — с обеих сторон — и фабрикуются мнимые герои. Кроме расстрела Огюстена Маршана в «Майоре Ватрене» есть еще один эпизод, который мог бы остаться незамеченным, не стань он ключевым в романе «Свидание в Брюгге». Франсуа Субейрак вспоминает о разговоре с батальонным врачом по прозванью Эль-Медико, сражавшимся раньше в Испании, в Интернациональной бригаде, о первом немце, убитом бравым батальоном майора Ватрена: «Его поймали в погребе. Он закричал, что сдается, но какой-то не в меру нервный солдат из взвода Тото всадил в него очередь из своего автомата. Слабонервный солдат был награжден, Эль-Медико сказал тогда Франсуа: „Идиот, неужели ты не понимаешь, что армия не может существовать, если не будет награждать каждого, кто убьет врага. Даже если он это сделает просто из страха“».

Пациент психиатрической больницы Марьякерке Ван Вельде тоже первым в своем полку убил немца. За несколько лет до событий, описанных в романе «Свидание в Брюгге», в канун рождества 1939 года Ван Вельде изрешетил очередью из автоматического пистолета немецкого солдата, поднявшего руки вверх, — адвоката из Мюнхена, обряженного, как и рабочий Ван Вельде, в солдатскую шинель. Немец пробрался в хлев брошенной фермы на ничьей земле, чтобы поймать забредшую туда корову. Ван Вельде выстрелил, потому что струсил, и получил награду за геройство. Он убил не врага, а человека, уже отказавшегося воевать дальше, готового сдаться. Душевная болезнь Ван Вельде — продолжение безумья войны. Война засела в Ван Вельде, война развратила его, она использовала нравственную неполноценность этого человека и превратила ее в патологическое отвращение к труду. Война, слывущая делом «настоящих мужчин», лишила его мужественности, подменила отвагу фанфаронством, зазнайством. Война растлила Ван Вельде и отшвырнула его как ненужную тряпку в мир, где мнимое геройство ничего не стоило, где нужно было работать, содержать семью. И Ван Вельде этого не сумел. Он потянулся к бутылке, к пьяному забвению, которое позволяло ему вновь ощутить себя героем, настоящим мужчиной. Импотентность Ван Вельде, приведшая к семейной драме и, в конце концов, к попытке самоубийства — акту отчаяния, но хитрого отчаяния, — это для Армана Лану не просто физиологический порок, не просто сексуальная недостаточность, но и результат истории всей жизни Ван Вельде, в которой решающую и зловещую роль сыграла война. Душевная болезнь Ван Вельде — больная память войны.

Но память войны жива и в положительных героях «Свидания в Брюгге» — психиатре Оливье Дю Руа и корреспонденте телевидения Робере Друэне, которые как бы продолжают линию Франсуа Субейрака. Война и их отметила навсегда. Об этом с несколько нарочитой подчеркнутостью свидетельствует парализованная рука Друэна и серебряная пластинка в раненой ноге Дю Руа. Оба они вынесли из войны чувство ответственности за мир, унаследованный от войны, мир, в котором по-прежнему властвует Безумная Грета. «Наши отцы сражались, чтобы сделать ту войну последней, — говорит Оливье. — И мы следом за ними, мы, пацифисты, сражались против Гитлера за свободу… Мы, в наших маки… мы убивали, чтобы в мире не было больше убийств…» И в ответ на слова Робера, что он бы отдал и вторую руку ради того, чтобы эта мечта осуществилась, продолжает: «Чтобы человек был больше, чем человек? Разумеется, Робер. Я тоже. Но человек всего лишь человек. Главное, крепко держать оба конца цепи — идеал и действие. Не приносить первое в жертву второму, но когда налетает шквал, когда больше ничего не можешь, опустить голову, сжать зубы и собрать в комок все силы…»