Свидание на Аламуте - [9]

— Вам, милейшая, это трудно понять. Похмелье — это чудесное состояние Безвременья, между Вчера и Завтра. В России примерно половина людей живет именно в этом состоянии. Поэтому мы охотно думаем о том, что будет завтра, сожалеем о том, что было вчера, но в состоянии «сегодня» предпочитаем созерцать. Как и ваши далекие соотечественники, мадам… Вы ведь родились в Китае?

— Нет, — Лунь Ву, нацепившая на крохотный нос тонкие черные очки, перерезавшие ее лицо пополам, говорила суховато, отрывисто. — Я родилась на пароме, следовавшем из Манчестера в Кале, на верхней его палубе. Мою мать выслали за нарушение иммиграционного законодательства, но она отдалась портовому чиновнику, и мы получили возможность уплыть во Францию.

— О! А вы давно, э… обрили голову?

Череп правильной формы с крошечной татуировочкой под левым ухом — змейка, пожирающая свой хвост, — маячил перед глазами Майбаха, как авангардный светильник.

— Мне никогда не нравились волосы, — снова коротко бросила китаянка и властно сменила тему. — Давайте будем говорить о деле, мсье. Вы уже сделали финиш своему pochmelie?

— Я его уничтожил! Ладно, идет. Куда вы меня везете?

— Приглашаю посмотреть на один дом. Вы им заинтересуетесь…

Автомобиль проследовал до начала авеню Рузвельта, крест-накрест наложенного на зеленый трепещущий нерв Елисейский полей, потом миновали Сену по мосту и по такой же, прямой, как стрела, трассе пронеслись по бульвару Тур-Мобур. Громады Дворца Инвалидов, пурпурные в восходящем солнце, выросли слева, а справа — сахарный обломок Дворца ЮНЕСКО. Майбах удивился, когда они выехали на площадь Турвиль.

— Вы хотите выпить чашечку кофе в моем издательстве, мадам Лунь Ву? Боюсь, там сейчас мучается от похмелья только наш старый пьяница Лев Николаевич…

Женщина не ответила. С площади Турвиль, нарушая правило кругового движения, машина с визгом тормозов вынеслась на авеню де Турвиль.

Только на площади Генриха Завоевателя Майбах понял: они направляются в район Малакоф — самый аристократический и до сих пор огражденный от социальных потрясений многочисленными заборами, усиленными патрулями и бешеной ценой за каждый клочок земли. После того как машина, нырнув под Окружным бульваром, несколько замедлила бег, это стало окончательно ясно.

…Здесь узенькие улицы Поля Берта, Эмиля Доре и авеню Мориса Тореза образовывали треугольник, огражденный высоким забором «под старину», но его прутья блестели легированной сталью, на железобетонных свечках столбов чернели комочки миниатюрных телекамер. Внутри треугольника, за густой зеленью располагалось старое здание с полукруглыми фасадами и колоннами, выстроенное наверняка во времена Второй Империи. Метрах в ста по высокому откосу проходила линия метро и блистала на солнце коробка станции «Малакофф — Этьен Доре». Но «рено» проскочил под железнодорожной линией RER, и только на той стороне, за насыпью, китаянка остановила машину. Обернулась к Майбаху. Критически обозрев издателя, она указала на пакет, лежащий на заднем сидении.

— Переодевайтесь, ваш друг Зарро меня предупредил.

— Теперь он уже Зарро? — хмыкнул Майбах, поняв, о ком идет речь.

В пакете оказалась черно-серая пятнистая форма, кожаные армейские ботинки спецназа и маска на голову — с прорезями для глаз. Точно такую же она натянула на свой бритый череп и вышла из машины.

— Вот только банков я не грабил, — пыхтел издатель, натягивая на себя эту амуницию взамен мятого и облитого кальвадосом костюма. — Эх, чем только не приходится заниматься!

Спустя минуту женщина вернулась, обвешанная какой-то аппаратурой. Указав на густой кустарник, окружающий насыпь, она проговорила:

— Сразу туда, в кусты. За мной.

Над ними грохотал очередной поезд парижского метро, выныривавшего тут на поверхность. Кустарник больно хлестал по лицу, ноги скользили на сыром дерне. Не дойдя метров пяти до оранжевого забора с рекламой эвианской минеральной воды, Лунь Ву остановилась и, натянув перчатки на худые гибкие руки, начала осторожно снимать дерн, орудуя коротким, но безумно острым десантным ножом. Через полминуты обнаружился люк, из открывшегося отверстия пахнуло сырой землей и дождевыми червями.

— Сами вырыли?

— Нет. Технический проход под линией. Он давно не используется.

С этими словами она, легко удерживаясь руками за мокрые от росы края металлического короба, нырнула вниз. Майбах с ойканьем последовал за ней и ощутил, как непривычно сильные женские руки подхватили его под мышки и помогли без приключений опуститься на земляной пол. Темный коридор с кирпичными стенами, узкий — на одного человека, осветил луч фонарика. Коридор был короток, всего метров шесть, и фонарик высвечивал глухой тупик. Но женщина спокойно прошла к тупику, зажужжала электрическая отвертка, и после этого узкая полоска света прорвалась в помещение.

Видимо, в люке были вырезаны узкие, как танковые щели, отверстия, да заботливо очищены от покрывающего их снаружи дерна. Женщина передала издателю устройство, похожее на непривычной формы бинокль.

— А это…

— Периферический бинокль. Подходите к щели и смотрите.

Теперь издатель сообразил: четырехметровая насыпь, на которой они находились, позволяла наблюдать за всем, что происходило в треугольнике улиц, почти с высоты птичьего полета. Несомненно, и время наблюдения было выбрано грамотно — солнце, находившееся пока за ними, не могло выдать наблюдательный пункт случайным бликом от линзы бинокля.